Случай
Шрифт:
Этот вопрос приходил на ум даже ее родителям, которые гордились ею. Мать хотела, чтобы она стала знаменитой, поэтому учила ее кататься на коньках и играть на пианино. Джулиет занималась этим неохотно и без особых успехов. Отец же просто хотел, чтобы она нашла свое место в жизни.
— Надо найти свое место, — говорил ей отец. — А то люди превратят твою жизнь в ад.
Почему-то в расчет не бралось то, что и он сам, и особенно мать Джулиет были не очень-то на своем месте и при этом не бедствовали. Возможно, он сомневался, что Джулиет повезет так же, как им.
— Я уже нашла, — сказала Джулиет, отправляясь в колледж. — Факультету древних
Но в колледже она услышала то же самое предостережение от учителей, которые, казалось, ценили и радовались тому, что она училась у них. Но их радость не скрывала их тревоги.
— Оглянись, посмотри на мир, — говорили они, как будто до этого она была вообще неизвестно где.
И все-таки, в поезде он была счастлива.
«Тайга», — думала она. Она не знала, правильное ли это слово, чтобы назвать пейзаж за окном. Подсознательно она представляла себя девушкой из русского романа, которая ехала по незнакомым, пугающим, но возбуждающим интерес местам, где по ночам выли волки, а она могла встретить свою судьбу. Ее не волновало, что в русском романе эта судьба могла оказаться безотрадной или трагической, а может и той и другой одновременно.
Во всяком случае, личное счастье не было ее целью. Что действительно манило и очаровывало ее в эту минуту, так это покой, монотонность, небрежность и презрение к гармонии, которые царили на неровной поверхности докембрийского щита.
Вдруг краем глаза она заметила надвигающуюся тень, а затем и приближавшуюся мужскую ногу.
— Здесь занято?
Конечно, нет. Что еще она могла сказать?
Мокасины с кисточками, коричневые слаксы, желто-коричневый клетчатый пиджак с темно-красными полосками, синяя рубашка, кирпичный галстук с голубыми и золотыми искорками. Все новенькое, и все, кроме туфель, казалось немного великовато, как будто тело чуть усохло после покупки.
Ему было около пятидесяти, пряди золотисто-каштановых волос прилипли к лысине (Неужели он их красил! кто же красит такие прядки?!) Его брови были темнее и рыжее, и торчали кустами. Кожа на лице бугристая и плотная, как поверхность скисшего молока.
Был ли он уродлив? Конечно, был. Он был некрасив. Но такими, по ее мнению, были почти все мужчины его возраста. Хотя впоследствии, она не сказала бы, что он был уж очень уродлив.
Его брови поднялись, светлые бегающие глаза расширились, как будто в предвкушении веселья. Он устроился напротив нее.
— Немного увидишь отсюда, — сказал он.
— Да, — она уткнулась в книгу.
— Да, — сказал он, будто все складывалось очень удачно. — Куда вы едете?
— В Ванкувер.
— Я тоже. Через всю страну. По дороге можно все рассмотреть, правда?
— Да.
Но он упорно продолжал:
— Вы тоже сели в Торонто?
— Да.
— Я сам из Торонто, прожил там всю жизнь. Вы тоже там живете?
— Нет, — буркнула Джулиет. Она смотрела в книгу, изо всех сил стараясь затянуть паузу. Но что-то, может, воспитание, смущение, Бог его знает, может жалость, пересилили, и она выдавила из себя название города, где она жила, а потом и место, где он находился, указав его расположение относительно больших городов, озера Гурон и Джорджиан Бэй.
— Моя двоюродная сестра живет в Коллингвуде. Хорошее местечко. Пару раз я гостил у нее и ее семьи. Вы тоже путешествуете одна? Как и я?
— Да.
Больше ни слова, думала она. Ни слова.
— Первый раз я отправился так далеко.
Джулиет ничего не ответила.
— Просто увидел, что вы одна-одинешенька, читаете книгу, и подумал, что вот она одна, и ей тоже долго ехать, так что, может, мы могли бы подружиться.
При этих словах Джулиет взбунтовалась. Она поняла, что он не пытается клеиться к ней. Хотя иногда случались такие отвратительные ситуации, когда какой-нибудь одинокий, весьма неуклюжий и непривлекательный мужчина пытался добиться ее, намекая на то, что они оказались в одной лодке. Но у него подобного и в мыслях не было. Он хотел друга, а не подружку. Он хотел приятеля.
Джулиет знала, что многим кажется странной и замкнутой, и в какой-то степени, она такой и была. Но, в то же время, почти всю свою сознательную жизнь она чувствовала, что окружена людьми, которые используют ее внимание, время, душу. И обычно, она позволяла им делать это.
Будь полезной и дружелюбной (особенно если ты не «звезда») — вот, чему она научилась в маленьком городке и в студенческом общежитии. Приспосабливайся к любому, кто хочет выжать из тебя все соки, не имея ни малейшего понятия, что ты из себя представляешь.
Она смотрела прямо на мужчину и не улыбалась. Он увидел ее решительность, и в его лице появилась тревога.
— Хорошая книжка? О чем?
Она не собиралась говорить ему, что эта книга о Древней Греции и о значительном вкладе греков в изучение иррациональных чисел. Она не изучала греческий, но слушала курс под названием «Греческая мысль», и поэтому перечитывала Додда, чтобы посмотреть, что оттуда можно взять. Она сказала:
— Я хочу почитать. Пойду в смотровой вагон.
Она встала и вышла, досадуя, что сказала, куда идет, ведь он мог встать и пойти за ней, извиняясь и придумывая новый предлог для беседы. К тому же в том вагоне могло быть холодно, а она не взяла свитер. А вернуться за ним было уже невозможно.
Вид из окна смотрового вагона в конце поезда оказался не таким интересным, как из спального. Да и весь поезд к тому же теперь был все время как на ладони.
Как она и предполагала, в вагоне было холодно. Ее немного трясло, но о случившемся она не жалела. Еще чуть-чуть и он протянул бы ей свою влажную руку. Она подумала, что рука могла быть и влажной, и сухой, и шершавой, они обменялись бы именами, и тогда уж ей никуда не деться. Так что это была ее первая победа такого рода, а противник оказался самым жалким и несчастным. В ушах звучал его голос, смакующий слово «подружиться». Оправдание и дерзость. Оправдание — его хобби. А дерзость — результат какой-то надежды или решимости нарушить свое одиночество, утолить голод общения.
Ей просто необходимо было так поступить, но сделать это было не легко, совсем не легко. В сущности, этот шаг был больше, чем победа: восстать против человека в таком состоянии. Больше, чем победа, даже если бы он оказался хитрым и самоуверенным. Но ей все равно было не по себе.
В смотровом вагоне находились только два человека. Две пожилые женщины, и каждая сидела отдельно. Джулиет увидела большого волка, бегущего по снежной идеально гладкой поверхности маленького озера, и поняла, что и они тоже его видят. Но ни один возглас не нарушил тишину, и ей это понравилось. Волк не обращал никакого внимания на поезд, он не медлил, но и не торопился. Его длинная серебристая шерсть на кончиках становилась совсем белой. Неужели он думал, что такая шерсть делает его невидимым?