Случайная невеста для олигарха. Любовь рядом
Шрифт:
Слышу стук в дверь, лёгкий скрип.
– Мирьям, можно?
Поспешно смахиваю ладонью слезы и смотрю в карие глаза отца Давида.
– Да, конечно, Мансур Шамилевич, проходите.
Так странно, что именно я, а не отец, даю разрешение войти в кабинет его компаньону по бизнесу и лучшему другу.
Мансур Шамилевич размашисто подходит к окну и складывает руки за спиной. Какое-то время мужчина смотрит
– Руслан мне был больше, чем друг, почти брат… Ну, ты знаешь, девочка.
Киваю, трогая пальцем фиолетовый камень в подвеске.
– Знаю.
– Поэтому я хочу быть предельно честным, Мирьям.
Вскидываю голову и смотрю спокойным взглядом в глаза отца Давида.
– Давид и ты… Мирьям, ваша свадьба не может состояться.
Если бы Мансур Шамилевич сказал что-то на японском языке, я бы и то не была так поражена. Удивительно, но мне удается произнести совершено бесстрастным голосом:
– Почему?
Мансур неловко проводит по затылку, так напоминания этим движением Давида.
– Тут такое дело… Мирьям Сотникова, - неожиданно обращается Мансур ко мне, используя мое имя по паспорту, что вызывает горькую усмешку. – Руслан совершенно не дальновидно поступил, - с долей досады говорит отец Давида. – Все наследство уплыло, так сказать, в чужие руки.
Свожу брови, не совсем понимая, о чем идет речь.
– Наследство?
– Да, Мирьям, – терпеливо повторят Мансур.
– Полноправной наследницей всего состояния становится Савда Таировна и ее дочь Мадина.
Моя тетя?! Но причем тут она? Впервые, помимо боли, в моей душе поднимается что-то еще.
Что-то так похожее на отголоски возмущения.
– Что за чушь? Почему это?
Мансур недовольно поджимает губы и раздосадовано машет рукой.
– По документам ты никто Руслану. Понимаешь, Мирьям? Ник-то. Побочный ребенок на стороне, – и поднимает руку, словно предупреждая, - а начнешь качать права, поверь, раздавят и глазом не моргнут. У них подвязки в мировом суде, – поправив галстук, негромко добавляет отец Давида, отводя глаза.
– Еще пятно на Садулаевых ляжет. Зачем нам это?
– отец Давида в три шага оказывается возле меня и крепко сжимает мои плечи.
Он внимательно вглядывается в мои темные, напряженные глаза.
– Послушай девочка, не будь дурочкой! Давид - мой
Я вижу, как шевелятся губы Мансура Шамилевича, но почти не слышу, что он говорит.
Что он хочет донести до меня? Крупная слеза срывается и катится по моей щеке. Смуглая кожа Мансура покрывается пятнами, так похожими на смущение, и он поспешно грубовато смахивает большим пальцем мою слезу.
– Чего вы хотите от меня? – спрашиваю потеряно.
Никак не могу собраться мыслями. Понимаю только одно - меня предали ВСЕ. Я никто. Я даже не Юсупова.
Мансур поспешно облизывает губы и косится на дверь.
– Давид жалостливый парень. Вот тебе нужна его жалость? Я же знаю, ты гордая, как Руслан. Он никогда не сгибался, — словно давя на больное место, добавляет Мансур. – Всевышний тебе поможет. Я помогу.
Мужчина поспешно подходит к столу. Его руки трясутся, когда Мансур пытается вынуть из кармана пиджака серебряный паркер. Он что-то размашисто черкает.
— Вот… столько хватит? – вопросительно заглядывает мне в глаза.
– Я понимаю, невесть что, но я добавлю. Скажем, через недельку.
Безразлично смотрю на шестизначную цифру, выведенную неровным почерком.
– Что…
– Просто уезжай, улетай! Начни… не знаю, начни жизнь заново, - Мансур прячет подрагивающие руки в карманы.
– Только не порти жизнь моему сыну. Не позорь Давида. Не будь эгоисткой, Мирьям.
Густо краснею.
Эти слова терзают меня болезненными флешбеками.
Щемящая боль тянет где-то под ребрами. Я не хочу позорить Давида. Не хочу, чтобы у него были из-за меня проблемы. Больше всего я не хочу его жалости, которая со временем обязательно превратиться в отвращение. Ведь от него отвернётся общество.
Никто не примет брака между Садулаевым Давидом Мансуровичем и безымянной Сотниковой Мирьям Руслановной.
– Подумай, девочка. Подумай очень хорошо.
Разве я могу ТАК поступить с человеком, которого… люблю?
«Нет!» - подсказывает сердце.
Прости, Давид!
Прости меня, любовь. Прости, что не протянула руку, когда ты была так близко.