Случайная знакомая
Шрифт:
— Мы понадеялись на отзывы со стороны, — говорит литературный редактор книги Адов.
Я читаю отзывы со стороны. А их немало. Тринадцать. И все они того же поздравительного свойства. Кто же заказывал эти поздравления? Работники издательства? Нет. Их принес в издательство сам Щукарев. Добыл их автор «Курса промышленной статистики» нехитрым способом. Он собрал как-то одиннадцать студентов заочного экономического института и попросил их написать по нескольку слов о своей будущей книге. И студенты оказали педагогу любезность. Так в Госпланиздате появилось сразу одиннадцать положительных рецензий. Двенадцатой была злополучная
— Он человек знающий, не подведет.
Профессор Бобиков и в самом деле человек знающий, авторитетный. Он руководит той самой кафедрой, которая давала Щукареву положительную рецензию. Ту, тринадцатую по счету. Все как будто хорошо. Хорошо, да не совсем. Кафедра рекомендует для печати плохую книгу Щукарева, а Щукарев, как бы в благодарность, рекомендует руководителя кафедры Бобикова редактором своей книги. Бобиков и сам понимает, что в этих взаиморекомендациях не все ладно, и говорит:
— Я не хотел быть редактором. Но Щукарев настаивал, и мне было неудобно отказать коллеге по кафедре.
Коллега! Какое доброе, хорошее слово, и как много плохих дел прикрывается иногда этим добрым словом! Профессору Чмирнскому не хочется писать похвальную рецензию на слабую книгу, а он кривит душой, пишет. Профессору Бобикову не следовало бы рекомендовать недоброкачественную научную работу для печати, а он кривит душой, рекомендует. Членам экспертной комиссии министерства было видно, что книжка у Щукарева не получилась, но вместо того, чтобы забраковать эту книжку или предложить автору переделать ее, члены комиссии кривят душой и возводят недоброкачественный «Курс промышленной статистики» в высокий сан учебника для вузов. И все по той же причине.
— Щукарев — коллега. Ну как обидеть его отказом!
А коллега Щукарев оказался человеком неблагодарным.
— Я мучался, редактировал рукопись, — говорит профессор Бобиков в редакции, — а Александр Михайлович не внес в верстку ни одного моего исправления.
И вот на лестничной клетке разразилась еще одна джентльменская ссора. Коллега Бобиков перестает подавать руку коллеге Щукареву.
Я спрашиваю Бобикова:
— Зачем вы подписывали в печать книгу, полную ошибок?
А он отвечает:
— Я не подписывал. Щукарев вместо моей подписи поставил свою.
Случай в издательской практике беспрецедентный. Автор книги не только сам назначил себе редактора, но и сам лишил его этих высоких функций, послав книгу в печать без редакторской визы. А если прибавить к этому, что автор сам организовал положительные отзывы и рецензии на свою книгу, то нетрудно будет ответить и на последний вопрос, кто тот таинственный незнакомец, который от имени рабочих, преподавателей и научных работников наводнял Госпланиздат поздравительными письмами по-поводу выхода в свет прекрасной книги А. М. Щукарева.
«Спасибо вам и автору».
А благодарить, собственно, было не за что ни автора, ни его коллег, ни издательство.
1960 г.
Угловой
Владимир Мараховский оказался привередой. Жить в общежитии, как жили другие иногородние студенты, он отказался:
— Не привык.
Перед началом нового учебного года Мараховский обратился к своим ленинградским товарищам с просьбой:
— Помогите одинокому студенту подыскать угол.
И товарищи помогли:
— В нашем доме есть хозяйка с жилизлишками.
Мараховский не спросил, сколько метров в жилизлишках. Его интересовал другой вопрос:
— Сколько лет хозяйке? Она вдова или разведенная?
— Да ты что, собственно, ищешь — комнату или невесту?
— Комнату, только комнату!..
Прежде чем пойти смотреть комнату, Мараховский зашел в парикмахерскую привести в порядок свой бобрик.
Знакомясь с хозяйкой, Мараховский старался в первую очередь определить не ее достоинства, а ее достатки.
— Какая у вас чудная обстановка! Сервант. Телевизор. Славянский шкаф. А что в шкафу?.. О… О!.. Два мужских костюма. Они остались от мужа? Какой размер? Прекрасно! Господи, да тут еще замшевые штиблеты, рубашка-зефир…
Мараховский мило улыбнулся хозяйке и в тот же день переехал на новую квартиру. Наш студент обладал одной примечательной особенностью: он легко входил в доверие к людям и становился своим человеком в доме. Прошел всего месяц, а этот человек уже сидел за вечерним столом на месте покойного хозяина, через два месяца он ходил в его ботинках, костюмах.
Но как ни были хороши костюмы, Владимир Мараховский не злоупотребил гостеприимством своей хозяйки: за неделю до окончания учебного года он начал упаковывать вещи.
— Вовочка, ты куда?
— В Ставрополь, на каникулы.
Хозяйка напекла угловому жильцу на дорогу домашнее печенье, снабдила его домашним вареньем.
— До сентября, милый мальчик.
Хозяйка, однако, зря ждала квартиранта. Жить на прежней квартире наш студент больше не собирался. Не к чему. Замшевые штиблеты истрепались, костюм утратил былую свежесть, и Мараховскому пора было думать об обновлении гардероба. И вот на улицах города снова появляется объявление: «Одинокий студент ищет угол».
Так и жил Владимир Мараховский все годы своей учебы в Ленинградском университете. А учился он еле-еле.
— Вовка, тяни на пятерки, — говорили ему комсомольцы. — Опять останешься без стипендии.
А Вовка в ответ только загадочно улыбался.
«При моей внешности и обходительности, — думал он, — можно легко прожить и без пятерок».
Так, на одних тройках Владимир Мараховский дошел до последнего курса. Ему оставалось сдать только государственные экзамены, чтобы получить диплом. И он сдал два экзамена из трех. А вот последний, третий, сдавать отказался. И сделано это было не потому, что впечатлительный студент в последний момент испугался строгостей экзаменационной комиссии. Нет, этот студент, несмотря на юные годы, умел держать свои эмоции на приколе. Он действовал всегда только из соображений голого расчета. Если бы Мараховский сдал последний экзамен, его тут же направили бы преподавать в периферийной школе. А он не хотел ехать на периферию. И вот вместо того чтобы готовиться к экзамену, Мараховский сел писать заявление.