Случайная знакомая
Шрифт:
— Билет достать нетрудно, — сказала мне соседка. — Отправляйтесь на вокзал, дайте десятку носильщику, и он вам все устроит.
— Что? Дать взятку?
— Ну что вы! Разве десятка — взятка? Это только легкий магарыч за услуги.
— Простите, а какая, собственно…
Но соседка не дала мне договорить.
— Отправляйтесь на вокзал, несчастный, — сказала она, — а то опоздаете на поезд.
И я отправился. Первый же носильщик, к которому я обратился, небрежно взял у меня деньги
— Третья база Мосплодминвода. Найдете там Лизавету Григорьевну и скажите, что вы от Макарова.
— При чем тут база? Мне нужен железнодорожный билет.
— А я вам о чем толкую? — обиделся носильщик. — Билетами Лизавета Григорьевна распоряжается, а я только ее адрес даю.
Спорить было некогда, и я помчался на третью базу Мосплодминвода. Лизавета Григорьевна числилась старшей уборщицей этого почтенного учреждения. Она сидела в кубовой и вела разговоры с клиентами из-за закрытой двери, через дворничиху. Я постучался.
— Кто там? — спросили из-за двери.
— Это я, от Макарова.
В кубовой зашептались, и кто-то попросил меня положить под дверь десятку.
— Еще десятка, за что, — возмутился я, — если мой билет стоит всего пятнадцать рублей?!
В кубовой снова зашептались. Дверь осторожно приоткрылась, и в образовавшуюся щель выползла дворничиха. Она внимательно осмотрела меня и сказала, что пятнадцать рублей мне придется еще уплатить, но уже не Лизавете Григорьевне, а проводнице международного вагона, который и доставит меня к месту назначения.
До отхода поезда оставался час. Медлить было опасно. И, как ни протестовало мое сердце, я сунул под дверь десятку. В ответ дворничиха вынесла мне рекомендательную записку. В ней была всего одна строчка:
«Марея, биряги свою здоровю».
Строчка была, конечно, не без литературных изъянов. И обиднее всего было то, что эта самая литература обошлась мне по неправдоподобно высокой расценке: пять рублей за каждое искалеченное слово.
— Торопитесь, — сказала дворничиха и хлопнула дверью.
Я помчался. Скорый поезд уже стоял у перрона. Проводница «Марея» показалась в дверях международного вагона.
— Я к вам от Елизаветы Григорьевны.
Проводница прочла рекомендательное письмо и сказала как-то мимоходом:
— Положите в конверт десять рублей и суньте его в карман моему напарнику.
— За что напарнику?
Елизавета Григорьевна сказала: билет будет стоить всего пятнадцать рублей.
— Верно. Пятнадцать вы дадите за билет кассиру, — разъяснила мне «Марея», — а десятку — мне с напарником, за плацкарту.
«Ну, хорошо! — молча пригрозил я «Марее», — я заплачу, только это будет вашей последней плацкартой, прохвосты!»
Я решил сунуть конверт
— Товарищ, — обрадовавшись, оказал я одному, — помогите мне поймать…
— Проходите, гражданин, не мешайте, — грубо оборвал меня сотрудник. — Видите, люди заняты.
Я присмотрелся. Действительно, второй представитель охраны старательно отвинчивал номер с нашей редакционной машины.
— Это по какому случаю? — взволновался я.
— Нарушение правил движения, — сказал первый.
— Какое движение? Машина доставила меня на вокзал и спокойно стоит у подъезда.
— Не за движение, так за долгое стояние в неположенном месте. Шофер знает…
Наш шофер Иван Иванович, очевидно, действительно что-то знал. Он подмигнул мне, приглашая отойти с ним в сторону.
— Это они нарочно придрались, чтобы получить магарыч, — сказал он.
— Какой магарыч?
— Товарищи попросту захотели выпить, — спокойно разъяснил мне шофер.
— Вы что, клевещете? — прошипел я.
— Зачем клеветать? Да вы испытайте их сами.
Но мне не пришлось их даже испытывать. Я только показал палец, и сотрудник железнодорожной охраны Февралев потянулся за наживкою.
— А ну, Денежкин, — сказал он своему товарищу, — привинчивай номер на место.
Денежкин метнул две недобрые молнии, сказал «тэк-с» и многозначительно направился в мою сторону. Сердце мое заныло.
«Ну, все, — подумал я, — попался, голубчик. Сейчас тебя доставят к прокурору, и поделом».
И мне стало стыдно за то, что я так легко послушался шофера и оскорбил честную душу Денежкина, предложив ему гнусный, обидный магарыч. Но честные начала в груди Денежкина не справились с соблазном. Он метнул еще одну молнию, сказал еще раз «тэк-с» и протянул руку.
Ступив на стезю взяткодателя, мне трудно было остановиться, и я дал. Думать о поездке к правнуку Ляпкина-Тялкина уже не приходилось. На эту поездку у меня попросту не осталось ни копейки.
Я возвращался домой ни с чем. В голове у меня гуляли нехорошие мысли. Дело было даже не в Лизавете Григорьевне. Я думал о Февралеве и Денежкине. Уважение, с которым я относился до сих пор к представителям железнодорожной охраны, начало колебаться. Я, конечно, понимал, что эти двое — исключение из правила, что они не могут олицетворять собою даже один взвод летучего отряда, и все же мне было стыдно за весь взвод, за запятнанный железнодорожный мундир.
1946 г.