Случайности не случайны, или Духовность для скептиков
Шрифт:
Перед этим я должен был посещать тридцатичасовой подготовительный курс по изучению катехизиса. За это время – без особого успеха – меня попытались поставить на путь следования за Иисусом Христом. Мне много раз говорили о нем как о «сыне бога», и я досыта наслушался убеждений в том, что я должен любить его всей душой, для того чтобы он стал моим «спасителем». Однако в те годы я был юрким и шаловливым ребенком, и литургия оставляла меня равнодушным. Кроме того, я был недостаточно сосредоточенным и слишком часто отвлекался, поэтому мне с трудом удалось выучить наизусть «Отче наш» и первые строки молитвы «Аве Мария». Единственной причиной, по которой я принял первое причастие, была возможность участия
Годом позднее я вновь оказался лицом к лицу с представителем духовенства. Это случилось во время летних каникул. По-видимому, одна из моих последних хулиганских выходок очень не понравилась одному из живших по соседству действительно воцерковленных католиков. Помимо искренних извинений за мое ненадлежащее поведение, от моих родителей – как часть моего искупления – потребовали, чтобы я исповедовался в приходской церкви и покаялся в своих грехах перед падре. И мои родители заставили меня это сделать.
Когда я рассказал тому католическому священнику о том, что произошло, он велел мне прочесть пятнадцать раз «Отче наш», десять раз «Аве Мария» и еще пять молитв, названия которых я не помню. Но дело в том, что я не мог этого сделать. Во-первых, из-за своей ужасной памяти. А во-вторых, – и это самое важное – потому, что, несмотря на свои 11, я не видел в этом никакого смысла. Если я уже раскаялся и попросил прощения за совершенный проступок, почему я должен исповедоваться перед священником и механически зачитывать эти молитвы бесчисленное количество раз? Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я исповедовался.
В течение последующих восьми лет мои отношения с богом были однонаправленными. Я был настолько эгоцентричным подростком, что никогда не спрашивал у него, как у него дела. Я вспоминал о нем только тогда, когда просил помочь сдать экзамены или охмурить девочек, которые мне нравились. Кроме того, я вспоминал его всякий раз, когда у меня что-то не получалось. Иногда я даже клял его, произнося типичную жалобу жертвы: «Почему я?»
В свои 19, вследствие ряда весьма неблагоприятных личных обстоятельств, с которыми я столкнулся, я достиг дна. Я даже подумывал о самоубийстве. Но единственным трупом стала моя вера в бога, которую проповедовала католическая церковь: я стал воинствующим безбожником. Однако, поскольку меня приучили верить в то, что меж облаков обитает угрюмое бородатое существо в белых одеяниях, я время от времени смотрел на небо, боясь, что меня поразит молния.
Под влиянием таких философов-экзистенциалистов, как Фридрих Ницше, Жан-Поль Сартр, Альбер Камю, Эмиль Чоран и Федор Достоевский, я пришел к категорическому выводу, что жизнь бесцельна и бессмысленна. Именно в то время моей новой доктриной стала надменность. Я смеялся над книгами о самопомощи и безапелляционно осуждал авторов, специализировавшихся на духовности. Я избавился от своих религиозных убеждений, но впитал убеждения противоположные, равным образом ограничивающие и недейственные в том, что касается полноценной жизни.
Недаром теизм и атеизм являются сторонами одной медали, номинал которой определяется не опытом, а верованием. Ни одно из этих двух антагонистичных течений человеческой мысли не предполагает нашего подлинного психологического освобождения. Оба течения осуждают нас на ментальное рабство: два сапога пара. Поэтому, несмотря на освобождение от религии, я по-прежнему оставался рабом невежества, следствием чего были тоска, пустота и страдания.
И так продолжалось до моих 24: я затерялся в лабиринте и не мог найти выход. Я презирал мир взрослых, я был очень обозлен на жизнь и был абсолютно
Вскоре после того, как я открыл свой разум и немного залечил сердце, мне рассказали о таком инструменте самопознания, как эннеаграмма личности. По иронии судьбы курс, который я посетил для того, чтобы углубиться в своих экзистенциальных исканиях, проводился в женском монастыре. Несмотря на мое неимоверное первоначальное сопротивление, тот опыт ознаменовал собой новый поворотный момент моей жизни. Без всякого сомнения, осознание того, что такое эго, и осмысление того, каким образом оно определяет и ограничивает мое восприятие реальности, стали мощной пощечиной по моей надменности. Я не помню, чтобы прежде так много плакал.
Признание собственного невежества – это горький, но необходимый урок для личностного роста и эволюции. Слеза за слезой я избавлялся от жесткой системы верований. Пристыженный, я распрощался с высокомерием и добровольно преклонился, дабы смиренно принять философию жизни. Я знал только то, что я ничего не знал. Я заглянул в зеркало и сказал себе: «Я не знаю, откуда я пришел. Я не знаю, кто я. И я не знаю, куда иду». Парадоксально, но внутри я почувствовал сильное облегчение.
То было начало нового этапа на моем пути обучения. На следующий день я перестал читать Ницше и стал интересоваться учением Далай-ламы, Энтони де Мелло, Шри Раманы Махарши, Экхарта Толле и Джидду Кришнамурти. И уже год спустя – в два часа ночи 19 марта 2006 года – я пережил мистический опыт, навсегда изменивший мой взгляд на мир и мое восприятие жизни. Я прекрасно осознаю, насколько странными и эзотеричными могут показаться мои слова, но я уверяю вас: в двадцать пять лет я родился вновь.
Я, как всегда, закрылся в своей комнате и впервые в жизни знакомился с творчеством Херардо Шмедлинга, а конкретно – с его «Акцептологией». В этом тексте о функционировании Вселенной говорилось много такого, что противоречило всему тому, чему меня учили. Настолько, что поначалу я чувствовал дискомфорт и даже занял оборонительную позицию. Но по мере чтения я постепенно перешел в состояние глубокой безмятежности и внутреннего спокойствия, что для меня было новым и доселе неведомым.
В какой-то момент во мне произошел щелчок. Я почувствовал мощный поток электричества, пронзивший все мое тело от низа спины до макушки. От этого внезапного удара у меня буквально взорвалась голова. И вся моя комната за несколько секунд залилась светом. В ней вдруг не осталось ни следа от Борхи Виласеки. То был опыт без испытателя. Ощущались лишь безграничная любовь, мир и счастье. Но при этом не было того, кто это чувствовал!
Сознание оставалось в таком состоянии в течение полутора месяцев. Меня ничто не могло побеспокоить, потому что не было того, кто бы мог обеспокоиться. Неизменно присутствовало «сознание-свидетель», которое взирало извне на то, как некий Борха переживает то, что происходит в тот либо иной момент. Однако никогда не возникало представления о существовании как бы отдельного я. Разум был полностью умиротворен, не оставалось и следа от эго, из-за которого раньше я испытывал такую сильную тревогу и тоску.