Случайный билет в детство
Шрифт:
Поднялся, стараясь не ёжиться, чтобы не мерзнуть ещё больше. Потянулся, зевая, и… челюсть чуть не заклинило в положении «открыто», так как увидел злополучную бутылку из-под коньяка. Савин все-таки не выкинул её вчера, и сейчас сладко спал, прижавшись к ней щекой. Подошел и вытянул ёмкость из-под щеки Олега. Тот причмокнул губами и залез под одеяло с головой.
Повертел бутылку в руках. Куда бы её деть? Разбить об камни в реке? Нет, не стоит. Мы тут часто отдыхали. Зачем нам осколки, об которые пораниться можно? Закинуть в кусты? Закопать?
С тоской посмотрел на «Лысый горшок». Проклятие какое-то. Опять на гору лезть придется. В третий раз. А что делать? Хоть согреюсь, да и Савинский топор забрать надо.
М-да, у меня как в присказке вышло — обломал немало веток, наломал немало дров. И все это деревянное крошево устилало извилистую тропу до самого верха. Сейчас, когда рассвело, лез и удивлялся, как это у меня вышло — так удачно проскакать в этом лесном лабиринте, таща за собой еловый ствол? Да, треск знатный стоял, вон, как все по тропе причесано!
Когда поднялся к той куче дров, то согрелся достаточно. Тут же обнаружил топор, а рядом…
Бедное животное напугалось, как говорят иногда ребята, до усрачки. В прямом смысле. Мелкие блинчики навоза, почти на одинаковом расстоянии, дугой уходили в сторону вершины. Похоже, что корова ночь провела на горе. Бедняга. Не дояна и молоко, небось в сливки превратились.
Тут я её и увидел. Корова спокойно двигалась вдоль склона и пощипывала траву. За ней волочился обрывок веревки.
Я набрал охапку сучьев потолще и, прихватив Савинский топор, спустился к лагерю. Только начал закладывать дрова в костер, как меня кто-то окликнул:
— Эй, парень!
На той стороне реки стоял мужичок в серой плащевке. Вид удрученно-замученный.
— Парень, ты тут корову не видал? — с надеждой спросил он.
— Видел, — кричу в ответ и показываю на гору, — там, у вершины пасется.
— Вот ведь зараза! — мужик обрадованно выругался, резво перебежал по камням на наш берег. — Не корова — коза горная!
— Там по тропке подняться напрямую можно.
— Ага, спасибо.
Мужичок, бормоча ругательства по поводу очень вредной животины, скрылся в лесу.
Из крайней палатки выбрался Витя. Потянулся. Увидел меня.
— Доброе утро. Почему не спишь?
— Да вот, проснулся. Холодно, а костер прогорел. Сейчас согреюсь и лягу досыпать.
— А почему не в палатке спите?
Я понимаю, что тут его особой вины, как старшего в нашей тур-компании, нет. Но Витя должен был проконтролировать размещение ребят на ночлег.
— Мы решили на свежем воздухе лечь. Уж лучше, чем в душной палатке.
Про свой спальник и про ночные приключения решил умолчать. Пусть это будет нашей тайной.
Тут Григорьев обратил внимание на кособокость крайней палатки.
— Оп-па, растяжка слетела. Сергей, помоги-ка.
Вместе поправили камни, и натянули веревку. Затем присели около костра. Огонь весело трещал, облизывая сухие сучья. Я поворошил слежавшиеся еловые лапы у своего лежбища, немного откинул одеяло, для прогрева.
— Мне Лена немного порассказала про тебя. Шалопай ты, однако.
— Так уж вышло.
Только Григорьев что-то хотел сказать, но тут на склоне «Лысого горшка» сильно затрещало, и этот треск накатывался с горы как лавина. Мы вскочили, глядя на гору. Треск приближался, и ещё кто-то орал, вроде, или мне так показалось?
— Что это? — Витя выглядел немного испуганно.
Я пожал плечами, хотя уже догадался — что это может быть. А ещё понял, что очень хочется куда-нибудь спрятаться. Теперь ясно — что чувствовал Серега Ульский, когда вышел ночью по-малому, а тут такое. Треск резко оборвался, и из леса выскочила корова, пролетела между палаток, чудом миновав растяжки, и с разбега сиганула на тот берег реки.
— … тварь такая! — выбежал следом мужичек, — Да я тебя на колбасу пущу! Котлет наделаю, коза драная! Стой, сволочь!
Тресь! Мужик полетел кувырком, запнувшись об растяжки. Палатка тут же упала.
— Твою …! — тут же вскочил и кинулся к реке. — Стой, зараза!
Но корова уже по тому берегу удирала вниз по реке, задрав хвост. Огромное вымя скакать ей совсем не мешало. Мужик перебрался на тот берег, пару раз оскользнувшись на камнях, и побежал следом.
— Вот это цирк! — удивленно выдохнул Григорьев.
— Ага, — согласился я, подумав, что ночью представление было не хуже.
Витя направился к упавшей палатке. Мы вновь поправили растяжки. После этого Григорьев сказал:
— Ладно, ты ложись спать, а я вон туда, — и он показал на «Лысый горшок».
— А что там?
Витя посмотрел на меня, немного подумал и сказал:
— Понимаешь, тут есть стена подходящая, а Лена не одобряет моего увлечения. Вот и решил, пока она спит, пройтись по стеночке немного.
— Понятно, — кивнул я. — А руку не на стене повредил?
— Ага. Потянул, когда щели зажало, чуть не сорвался в тот раз.
Я смотрю на свою левую кисть. М-да, если бы Григорьев не повредил руку, то я бы не играл на дискотеке. Какие совпадения бывают.
— Вить, а тебе что больше по сердцу — музыка, или альпинизм?
— Музыка, конечно, моё призвание, а горы… — Григорьев запнулся, помолчав немного, — без них я не могу. Тянет и все тут! Понимаю, что надо выбрать что-то одно. Как Генка Ким выбрал, но… не могу. И музыка дорога, и горы.
Я опять кивнул. И позевал.