Случайный вальс: Рассказы. Зарисовки
Шрифт:
Они подошли на катере, не заботясь о тишине, правда, высадились на берег чуть поодаль от нас. С ними прибыл огромный пс. Он стал ходить за мной следом и при взмахах спиннингового удилища скалить зубы.
Я всё боялся, что он схватит меня сзади за известное место… Но пёс оказался безобидным. Ему просто, видимо, было скучно.
Вскоре мы убедились, что опасаться надо не этого пса, а его хозяев. Они за каких-нибудь полчаса совершенно упились, стали скандалить и даже передрались. Наконец шум понемногу улёгся, «туристы», выяснив отношения, сели в катер, с трудом запустили мотор и, забрав пса, укатили.
Повеселились вдоволь…
Разумеется,
В зрелые годы, пожив на белом свете, испытав немало печалей и радостей, мы иногда мысленно возвращаемся к истокам своей жизни. Должно быть, в этом есть своя закономерность, обусловленная душевным состоянием человека. Юношеская пора кажется едва ли не самой светлой и интересной. Светлой — потому, что тогда мы только еще начинали познание мира, и люди, и даже, кажется, сама природа относились к нам одинаково щедро и снисходительно-ласково. А интересной хотя бы потому, что мы бездумно стремились туда, куда нас влекли молодой темперамент и жажда познания. Мы спотыкались, падали, набивали себе синяки, вскакивали и опять торопились вперёд с завидной любознательностью и энергией. Мы впитывали впечатления, используя при этом все пять органов чувств…
Всё тогда казалось иначе и даже лучше, чем теперь, — и реки были шире и глубже, и солнце обогревало щедрее, и дожди плескались шумнее, радуги светились ярче и многоцветней. А травы в лугах стояли гуще, и птицы в лесу пели более вдохновенно и голосисто.
В этом, наверное, есть и доля преувеличения. Но необыкновенные открытия, какие мы совершали, ярко отложились в памяти.
Как теперь хотелось бы повторить неповторимое, дойти до всего снова, но уже зрелым умом. Увы, это невозможно. Едва начнешь ворошить прошлое, сразу услужливо приходит житейский опыт и осторожный рационализм вступает в конфликт с юношеской непосредственностью и восторженным видением мира.
И всё же о той поре вспоминать приятно, как приятно созерцать полотна старых художников. Они будят в душе чистоту и свет, потому что и сами чисты и светлы.
Есть в этом мире удивительная щедрость. Она проявляется всюду и никогда не требует ничего взамен. Это — щедрость природы. Те, кому дано понимать и бережно хранить ее, обладают великим даром накопления бесценных сокровищ.
Человек в силу своего положения подчиняет себе природу, полной мерой пользуется ее благами и дарами. Но всегда ли он задумывается над тем, что всё, что его окружает и верно ему служит, имеет равные с ним права на существование?
Природа молчалива, мудра и совершенна, но почти всегда беззащитна…
И сойка в лесах никогда не учила гаммы,
всё же трели её звучат для меня хорошо,
и взгляд гнедой кобылы выгоняет из меня
всю мою постыдную глупость. [9]
Одуванчик, распустивший ранней весной свой желтый бахромчатый цветок в зелени луга, дерево с лопнувшими от тепла почками, пичуги, трепещущие в кустах крылышками, разные звери и зверята, домашние животные и птицы — все равноправные жители Земли. Не в этом ли глубокий смысл бытия?
9
У. Уитмен.
Ведь
И зверьё, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
Неряшливое, расточительное отношение к природе унижает человеческое достоинство. Давать больше, чем брать, — этот закон человеческого общежития должен распространяться и на природу.
В Каргопольском районе издавна собирали и солили знаменитые рыжики — боровики. Крепенькие, ярко-рыжие, они известны как деликатес. Говорят, что в старину их маленькими — с копейку — засаливали в бутылках и отправляли в Петербург содержателям модных трактиров и ресторанов.
И теперь их собирают, но с каждым годом рыжиков становится всё меньше. Неопытные или нерадивые грибники не срезают боровики ножом, а вырывают их, повреждая мицелий. А прежде, бывало, грибник без ножа в лес не показывался — старики ругались. Эти же старики на «рыжичных» местах иногда раскладывали хворост и еловый и сосновый лапник для того, чтобы боровичок во влажной тени теплым летом лучше размножался и рос. Пройдёт дождь — под лапником тепло, как в парнике, образуется своеобразный климат — отрада для гриба.
В Ошевенске в августе мы брали грузди в ельнике. У нас было заветное место, и дядя Леонид Алексеевич возил туда нас с сестрёнкой Машей на телеге. На ней был повален набок большой порожний ушат-треног, больше обычного ушата раза в два-три. Мы сидели в нём, прячась от дождика, как птенцы в гнезде.
Ехали в урочище, которое называлось Середний ельник.
— Почему середний? — интересовался я.
— Есть справа ельник, слева ельник, а этот — в середине, — отвечал дядя. — Потому и середний.
Он останавливал лошадь возле лесной луговины и, осмотревшись, ехал не прямо по ней к ельнику, а съезжал с дороги в самом неудобном месте, возле самой кромки леса. Почва тут была болотистой, вязкой, сплошной кочкарник. Маша сердилась:
— Тата, ты почему не поехал прямо? Чего кривуляешь по кочкам? Меня всю растрясло…
Дядя насмешливо щурил глаза:
— Ишь, барыня! Растрясло тя… Прямо-то нельзя — луг испорчу. Вот и еду по кромке. Потерпите немного, скоро приедем.
Старые люди, наши отцы и деды берегли природу потому, что жили и работали среди лесов, полей, рек и озер, которые как бы являлись частью крестьянского хозяйства. В использовании природных благ ими руководили практические соображения. Однако они обладали и чувством прекрасного, понимали природу и заботились о том, чтобы ее богатства не оскудевали.
Есть хорошее русское слово — совестливость. Это черта характера, которой кое-кому подчас не хватает. Встречаются в наше время люди, которые, приезжая в поле или в лес отдохнуть, «проветриться», мнут автомобильными колесами травы на покосах, без разбору рубят деревья, а уехав, оставляют после себя груды мусора. Иногда после них лес занимается и пожаром: костер забыли потушить или бросили окурок в сухой мох или хворост…
Много об этом говорили, писали в газетах, но тщетно. Совесть, как говорится, спит. Действует её антипод: «После нас — хоть потоп».