Слуга царю. Расколотые небеса
Шрифт:
– Э-э! – негромко позвал он, стараясь как можно дальше вывернуть шею, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. – Тут есть кто? Господа тюремщики!..
Ответом ему была тишина, нарушаемая лишь мерным стуком капель, падающих где-то далеко-далеко, может быть, из неплотно прикрытого крана, а может быть – и с сырого потолка. Тишина эта давила, заставляла нервничать, неумолчный «метроном» раздражал безмерно.
– Господа Бога душу мать!!! – не выдержал Александр, присовокупив такое коленце, что даже сам устыдился немного – давненько ему не приходилось
Кричать пришлось так долго, что к финалу концерта горло Бежецкого, и без того в последнее время не отличающееся луженостью (как же – ежедневные тренировки «командного голоса» давно позади), сдало, поэтому в тирадах появились какие-то «высоцкие» нотки. Он не только охрип, но и оглушал в тесном пространстве «каземата» сам себя, поэтому шаги, вкрадчивые и осторожные, расслышал не сразу.
– А-а, вы уже пришли в себя, господин Бежецкий, – раздался где-то за изголовьем звучный, хорошо поставленный голос. – Похвально, похвально… Я уж хотел проделать это принудительным, так сказать, путем.
– Расстегните наручники! – прохрипел Александр, чувствуя, что поврежденная рука настолько онемела, что уже не чувствует боли, только холод металла – паршивый признак, если честно. – Руку потеряю – отвечать придется…
– Не говорите вы ерунды. – Пленник ощутил в руке тупые уколы, но не кожей, а мышцами, глубинными нервами. – Пальчики дергаются, значит, омертвения еще нет. А как быстро вас отпустят, зависит от ответов на пару вопросов, которые я вам намерен задать.
В речи говорившего удавливался не то чтобы акцент – какая-то неправильность.
«Тоже мне латышский стрелок, – подумал Бежецкий. – Что-то я не припомню среди подчиненных близнеца явно выраженных прибалтов. Или это не прибалтийский акцент?.. И опять же: что это за конкуренты такие объявились у генерала Бежецкого? Неужели „смежники“? Не может быть, чтобы тут все было настолько запущено – не кинобоевичок ведь…»
– На все вопросы я давным-давно ответил, – стараясь не слишком хрипеть сорванным горлом, с вызовом проговорил он. – Требую меня немедленно освободить и доставить в ведомство Бли… генерала Бежецкого. Без его непосредственного присутствия я ничего говорить не буду.
– Экий вы несговорчивый…
– А так? – вмешался другой голос, и Александр взвыл от неожиданной и резкой боли в руке, ударившей, словно током высокого напряжения – до зеленых кругов перед глазами.
– Прекратите! – одернул неведомого мучителя «прибалт». – Я и без вашей помощи могу разобрать господина Бежецкого на составные части, но что нам это даст? Он просто-напросто сдохнет на наших глазах, скрипя зубами и посылая перед смертью проклятия нам и всем нашим родственникам до девятого колена. Этот тип людей мне слишком хорошо известен. Сдохнете ведь, а? – снова тупо укололо нывшее запястье.
– Сдохну! – с огромным трудом расцепил Александр зубы, сцепленные до хруста (эх, прощай, пломбы!). – Хрен
Последние сомнения относительно причастности неведомых мучителей к органам охраны правопорядка отпали. Так могли поступать лишь люди, с этим самым правопорядком не имеющие ничего общего. Или принадлежащие к совсем иному правопорядку…
– А? Слыхали? – почему-то обрадовался «прибалт». – Что я говорил? Мне частенько приходилось встречаться с подобными индивидуумами в молодости. В последние годы, правда, пореже, но могу побиться об заклад, что они ни на полпенни не изменились!
«Полпенни?!! Англичанин?.. Не может быть, ведь теперь мир и дружба…»
– И что же делать? – пробасил второй несколько озадаченно.
– О-о-о! Это очень русский вопрос: «Что делать?» Вы еще спросите: «Кто виноват?»… Слава Всевышнему, химики Его Величества разработали некий препарат…
– Сыворотка правды?
– В точку! Именно сыворотка, и именно правды. Вы нас слышите, Александр Павлович?..
– Пошли вы…
– Зачем же так грубо? Разве мы вас оскорбляем?
– П-п…
– Все, я устал слушать ваши мерзости. Русский язык – язык великих писателей и поэтов, а вы его позорите… Шприц.
От руки к сердцу, а потом в голову рванулась горячая волна, разорвавшаяся в мозгу ледяной бомбой, превратившей внутренность черепа в пустую, промороженную насквозь пещеру. Александр явственно ощущал, как позванивают там сосульки до того момента, когда холод, добравшись до какого-то важного центра, отключил его и все сознание заодно…
– Ну, похоже, что все. Можно отстегивать! – распорядился мистер Ньюкомб, несколько минут безотрывно следивший за глазами Бежецкого, распятого перед «инквизиторами» на старенькой кушетке. – Он готов.
– Вы так думаете? – осторожно склонился над распростертым телом его напарник. – Я бы не рисковал. Черт знает, что может выкинуть этот субчик.
– Бросьте! Даже самая могучая сила воли ничто против этого препарата. Вот, глядите!
Ньюкомб вынул из нагрудного кармана ручку, свернул колпачок и резко ткнул в полуоткрытый глаз, безвольно лежащего перед ним человека. Острое перо остановилось лишь в паре миллиметров от зрачка, но эта манипуляция оставила «пациента» безучастным. Зрачок даже не дернулся рефлекторно.
– Ну, каково?
– А нельзя его оставить вот так, пристегнутым? На всякий случай…
– Нельзя, – жестко ответил Ньюкомб, пряча ручку на место. – Во-первых, лежа лицом вверх, он просто захлебнется слюной. Это вам скажет любой хирург. А операционного оборудования у нас тут, увы, нет. Всяких там отсосов, дренажей и прочих причиндал. Поэтому наш гость будет отвечать сидя, как обычный человек.
– Отвечать?! Разве он способен говорить? Да он даже не слышит нас!
– Ерунда. С чего вы это взяли? Он нас отлично слышит. Другое дело, что мы ему представляемся кем-то иным, чем на самом деле… Но это уже неважно.