Слуга злодея
Шрифт:
Кузьма был в отчаянии. Это он от Белобородова десятью тысячами рублей защищен, а главный вор Пугачев ему ничем не обязан. Схватит да велит пытать, дабы сказал, кто таков.
А Россия, великая и огромная, под напором необоримых толпищ последние дни доживает!
Что сказал и что сделал бы великий провидец земли русской в сей лютый час на месте Кузьмы (Кузьма не сомневался, что Вертухин давно был бы уже здесь, если бы его не задержала в пути неодолимая наглость врагов)?
«Гляди, Кузьма, — сказал бы он, — не бросай
От одной мысли о сих рассуждениях Кузьма преисполнился отвагою. Против убийцы Минеева у него давно имелась улика страшнее пушечного ядра. И он наконец решился пустить ее в дело.
Однако нужен был тонкий и учтивый ход, дабы приспешника турецкого немедленно изобличить. Он долго перебирал весь набор витийственных слов, коими владел, пока не вспали ему на ум самые подходящие.
Стояло хрусткое морозное утро, лошади с шумом пускали огромные белые усы, ледяные зеркальца луж отражали горы шагающих через них штанов и валенок, сорока, сидя на заборе, дергала хвостом вверх и вниз.
Кузьма, держа под мышкой сверток из рогожки, решительным разбойничьим шагом вошел в избу, куда поместили Лазаревича с прислугой.
Лазаревич сидел за столом, напрасно пытаясь проглотить ложку квашеной капусты. Капусте больше хотелось изо рта, чем в рот. Глухо кричал возражения и живот Лазаревича.
— Как, пиявица билимбаевская, сыновний долг своей новой отчизне отдавать будешь? — приступил к нему Кузьма.
— Обещаниями! — сказал Лазаревич. — Ласкаюсь, потом она мне сей долг совсем простит.
Кузьма задумался. Такого ответа его план не предполагал.
И он спросил с солдатским изяществом и хитроумием:
— Зачем посланника императрицы Екатерины Второй циркулем жизни лишил? Вина твоя перед новой родиной возросла теперь безмерно.
— Не скрипи прежде, чем ветер начнется, — сказал от окна Калентьев.
Но Кузьма удостоил его только тем, что повернулся к нему задом.
— Полковник держит вас при себе, будто коров, кои вместо молока брагу дают, — сказал он, садясь напротив Лазаревича.
Кузьма был так обласкан Белобородовым и получил такую власть, что взял моду ходить в штанах из свиной кожи со щетиной, называя их лосинами. Собаки и молодки при встрече, пугаясь, перебегали на другую сторону улицы.
А в присутствии господ он не то что сидеть, но и лежать не стеснялся.
— Да почему коров?! — возмутился Лазаревич.
— Или кур, кои несутся вареными яйцами. Пошто он вас по деревьям не развесит, дабы крестьянам, на вас глядючи, жизнь веселее казалась?
— А задницу тебе пошто не опалили! — неожиданно сказала Меланья, высунувшись из кухни с раскаленной кочергою.
Но и сим обвинениям Кузьма ответил спиною.
— А держит он вас для того, — сказал он барским тоном, —
— Смертоубийство поручика Минеева не мог совершить никто из моей прислуги, — твердо сказал Лазаревич.
— Это истинная правда! — подтвердил Кузьма.
Лазаревич посмотрел на него с радостью и надеждой.
— Поелику убийство поручика Минеева до смерти ты самолично совершил, — докончил Кузьма.
— Ха-ха-ха! — сказал Лазаревич мрачно. — Есть свидетели?
Кузьма развернул рогожку и вытащил горчичного цвета подшитые валенки.
— Вот свидетели, — он поставил валенки на стол. — И даже соучастники.
К невиданным соучастникам смертоубийства сбежались все, кто был в избе, включая козу, жившую в небольшом загончике, и кота, обитавшего на печке.
— Твои ли это валенки? — спросил Кузьма.
— Мои, — в голосе Лазаревича не было особой радости от встречи с собственной обувью, пропавшей из его клади уже не один месяц назад.
— В ювелирную комнату, где почивал поручик Минеев, ведут два хода, — сказал Кузьма. — Один через дверь, другой из подпола. Это в доме твоем все знают. Тем утром из подпола к постеле поручика были натоптаны следы. И следы вот какие, — Кузьма просунул руки в валенки и прошелся валенками по столу, держа пятку одного на полвершка от стола. — Правый от здоровой ноги, левый от хромой, — он показал подошвы валенок. — На пятке левого земли нету.
— Да ведь ты и есть хромоножка! — яростно воскликнул Лазаревич. — В ту пору единственный на весь Билимбай. Причем на левую ногу. Она у тебя на полвершка короче.
— А я разве говорю, что нет? — Кузьма кинул на лавку свою жестоко пострадавшую под второй Полтавой ногу. — Но сей валенок на нее не залезет.
Нога и в самом деле была такая огромная, что даже кот удивился и вздыбил шерсть.
— Теперь дай сюда твою обувку, — Кузьма наклонился и бесцеремонно стащил с Лазаревича кожаный сапог на меховом подкладе. — Ну, глядите! — он грохнул сапог на стол рядом с валенком. — Сапог и валенок — пара!
Тут и коза не выдержала и, стуча копытцами, кинулась обратно в загончик.
— Следственно, кто из нас тем лютым утром вылез из подпола? — спросил Кузьма, обращаясь ко всем сразу.
Домочадцы Лазаревича молчали, убитые явлением валенок горчичного цвета.
— Заколоть шпагой спящего человека до смерти труды невеликие, — продолжал Кузьма. — Но циркуль в поручика лезть не восхотел. И ты, волк несытый, снял с себя валенок и заколотил циркуль подошвой.
Кузьма опять перевернул левый валенок подошвами кверху.