Слуги Ареса
Шрифт:
В последнее время, исключительно благодаря своей поэтессе, Сильвер оказался принят в нескольких столичных салонах и с большим удовольствием посещал литературно-театрально-художественные тусовки, завсегдатаи которых с вежливой снисходительностью поглядывали на "нового русского", жадно тянущегося к культуре и с похвальным постоянством поставлявшего к богемному столу жратву и выпивку высшего качества. На одну из таких вечеринок, долженствующую быть на известной даче в Переделкино, и направлялся сегодня Сильвер со своей подругой, тремя ящиками мозельского "Peter Mertes" в багажнике "ягуара"
Поэтесса окончательно уснула, очевидно, сморенная творческими муками и дневной дозой прекрасного колумбийского кокаина. Сильвер с умилением взглянул на свернувшуюся в клубок на заднем сиденье подругу и вдруг заметил, что между его "ягуаром"
и "БМВ" нагло встроилась помятая белая "ауди-100".
Номера были подмосковные.
"Местная "братва", - решил Сильвер.
– Надо пропустить, а то, не дай Бог, долбанут с пьяных глаз".
Он мягко сбросил скорость и принял вправо. И "Ауди" пулей проскочила мимо. "БМВ" охраны встал на прежнюю позицию.
"Шалят детишки, - снисходительно подумал Сильвер, глядя вслед грязному белому автомобилю.
– Еще бы, такая крутая тачка!"
...Вечеринка была в самом разгаре, гости пребывали в настроении веселом - кто подогревался мозельским, кто предпочел более крепкие напитки, а самые нетерпеливые уже нюхнули колумбийского чуда.
Гвоздем программы был на этот раз некий малый, именуемый присутствующими не иначе как "самое загадочное явление русской литературы". Сильвер не был знаком с творчеством корифея и, к своему глубокому сожалению, не смог поддержать разговор о его последнем романе, улавливая только общее направление литературной дискуссии.
– Русское слово гибнет!
– безапелляционно вещал один из именитых гостей, в недавнем прошлом возглавлявший известный молодежный журнал.
– В книжный магазин стыдно зайти! Что издается, а?
Что, я вас спрашиваю, издается? Что в этих детективах под глянцевыми обложками? Мерзость! Мер-^ зость!
Обличитель тряхнул ранними благородными сединами и одним махом осушил большой бокал. Сильвер взглянул на оратора с нескрываемым уважением - пять минут назад он случайно увидел, как этот вития всандалил в свой изящный нос чудовищную дозу кокаина.
"Крепкие, однако, ребята!
– подумал Сильвер, - Баксов на шестьсот в ноздрю воткнул - и ни в одном глазу! И еще мозельским лакирнул. Я бы так не смог. Надо будет почитать, чего он там понаписал".
На минуту Сильвер отвлекся от занимавшего его разговора и, приподняв занавеску, выглянул в окно.
В салоне "БМВ" горел свет - "быки", не допущенные в компанию эстетов, коротали вечер под магнитолу и тривиальную водку. Все было спокойно.
Обсуждение печальной участи русского слова плавно перешло в танцевальную разминку. Чувствуя под пальцами нервную тонкую талию накачавшейся порошком почти до остекленения поэтессы, Сильвер рецикл, что он счастлив. Все его тревоги, весь его мир, холодный и жесткий, остались за стенами этой заслуженной дачи, за стенами, в которых уже три или четыре поколения вот так же трескали кокаин и болтали о кончине национальной литературы...
"Боже мой!
– размышлял Сильвер, умело ведя партнершу в медленном танце.
– Какая прелесть эта литературная среда... Милые безобидные идиоты! Только в этом страусином питомнике можно по-настоящему расслабиться... Сыграть для них, что ли? А что, я, кажется, уже достаточно нализался".
Обняв поэтессу за плечи, Сильвер подвел ее к дивану и бережно усадил рядом с "самым загадочным явлением". Затем вышел в прихожую и вернулся с футляром, в котором был саксофон. Из динамиков стереосистемы неслась мелодия неторопливого блюза, и Сильверу не составило никакого труда влится в этот ритм.
Он играл долго - не меньше часа. Давно кончилась пленка и замолчал магнитофон, а Сильвер все продолжал выдувать блюзовое попурри. Какие-то обрывки классических мелодий Армстронга, Эллингтона, что-то свое, вновь Дюк - переливающиеся, искрящиеся, полотно забавных и причудливых звуковых сочетаний... Да, в этот вечер он был в ударе!
Оторвав наконец мундштук инструмента от заболевших губ и шутливо кланяясь аплодирующей публике, Сильвер улыбался приветливо и широко, его вдруг охватило совсем детское чувство гордости за собственный успех.
Через некоторое время попойка вернулась в привычное русло, и Сильвер в свободной позе раскинулся на диване рядом с поэтессой и проявившим недюженную музыкальную эрудицию писателем.
– Синкопы стушевывают вначале эту жанровую характеристику, придерживая Сильвера за локоть, бормотало "загадочное явление русской литературы".
– Но активная конструкция ритма почти лишена привкуса субъективизма...
Потягивая мозельское, Сильвер благосклонно кивал, пропуская столь мудреную оценку собственной игры мимо ушей. Затуманившийся взгляд его уже непроизвольно скользил по тугим выпуклостям фигуры поэтессы, затянутой в черное, плотно облегающее платье. Уже мысленно он поднимался с подругой по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, как вдруг бокал дрогнул в его руке и поток мозельского хлынул на брюки "загадочного явления".
– Ой!
– вскрикнул корифей.
– Ох..л, что ли, мать твою?!
Сильвер даже внимания не обратил на странный идиоматический оборот, столь неожиданно примененный надеждой национальной культуры. Не глядя, он сунул пустой бокал поэтессе, встал и шагнул вперед. В комнате появился новый гость, и вся расслабленность и благодушие Сильвера мигом испарились.
– Ну привет, привет!
– радостно улыбаясь, Степанов протянул Сильверу руку. Со стороны сцена должна была выглядеть как обычная встреча добрых приятелей.
– Еле нашел тебя, понимаешь! До конца поселка проскочил, плутал, плутал, хорошо соседи подсказали, да и музыку вечером хорошо слышно.
Сильвер пожал протянутую руку и уставился на капитана с хмурым выражением лица. Он решительно не понимал смысла происходящего.
– Ты нас представишь?
– томно произнесла поэтесса, эффектно изогнувшись и улыбаясь самыми уголками полных, искусно подведенных губ.
"Самому бы не преставиться!
– обеспокоенно подумал быстро трезвеющий Сильвер.
– Что же происходит, а?"
Он затравленно оглянулся, но в тылу своем увидел всего лишь облитого литератора, со злобным сопением посыпающего солью пострадавший передок.