Слуги Карающего Огня
Шрифт:
Корч только глянул на парня, усмехнулся в пышные седые усы, и солидно пробасил:
— Гость дорогой, не откажи отведать угощения — меда травяного, не на хмель, на здоровие и крепкий сон?
Луня судорожно сглотнул, а перед глазами стояло точеное лицо, глубокие, чем-то неуловимо напоминающие Гамаюновы, глаза, озорная усмешка, тонкая длиная шея…
— Я… Я с удовольствием… приму… Хозяина… уважаемого предложение… — только и смог вымямлить Луня, коряво и косноязычно, чувствуя при этом, как щеки его заливает макового цвета румянец.
— Ок-кое-я! —
Луня повернулся к Корчу:
— А что такое… «окоя»?
Хозяин, лучащийся улыбкой, словно масляный блин, налил Луне в чарку густого, золотистого меду:
— «Ок-коея», по-гремски, значит дитенок моржа, морженок!
— Как — по-гремски? — опешил Луня.
— Мать ее, Свирга — гремка, жена среднего моего, Груя. — спокойно кивнул Корч, поднимая чарку: — Невеста растет! Мастью-то она не в мать, да и не в отца, а в мою жонку, в бабку, стало быть, свою, Мрану. Мрана из далеких мест, что за цоговыми горами, там, в глухих чащобах, живет народ кельт, пелагами их еще зовут. Вот Руна…
— Ее Руна зовут? — перебил Корча Луня, не очень-то почтительно. Тот только кивнул, продолжая неспешно разъяснять:
— Руна! Имя-то тоже гремское, мать настояла, хочу, говорит, чтобы дочь в честь бабки моей звали, наш обычай так велит! Так вот, имя-то гремское, а статью она — вылитая кельт-пелагска! Ты мед-то пей, вой Луня. Знаю я твои мысли, знаю, ты уж не серчай на старика. Руна доброй хозяйкой будет… Только вот еще какая заковырка… Шык, он просил меня… Ну, чтобы тебе, пока вы гостите у меня, бабы, одним словом, на глаза не попадались… Блюдет он тебя, считает, что Ладин дар навредит, с пути тебя собьет. Ты уж не говори ему ничего, хорошо? А с Руной я поговорю, она по-родски-то через пень в колоду, выспрошу у нее, как ты ей.
— Да ясно, как… — выдавил Луня: — «Окоя». Сосунок, значит…
— Э, не скажи! — Корч посерьезнел: — Морж у гремов в чести, зело могуч он, поболе медведя-Влеса будет, да вдвое, пожалуй! А что до того, что не взрослым зверем она тебя назвала, так ведь и то сказать взаправду, тебе лет сколько?
— Десяток, половина и годок еще… — буркнул Луня.
— Ну вот, она на две зимы тебя старше, а девки в этих годах, знаешь, зело вредные…
— Знаю… — угрюмо прошептал Луня.
— Э! — наконец заподозрил неладное Корч: — Чего с тобой, парень? Тебя, как она ушла, прямо-таки как обухом ошарашили?
— Она… гремка… Мою мать убили гремы… — тихо и просто ответил Луня: — Спасибо за угощение, добрый Хозяин, пойду я, пора, Шык уже заждался.
Луня встал, отодвинув недопитую чарку, вылез из-за стола и пошел прочь.
— Э, да погоди ты! — Корч догнал Луню, схватил за руку: — Ты погоди кручинится-то, парень! Груй-то мой, он-то ведь род, по отцу! И она — родка, выходит! Ну, чего ты?
— Не знаю… — прошипел Луня. У него на глазах навернулись слезы слезы бессилия и стыда, непонятно от чего. Голова туманилась, безумно захотелось
Луня поднялся наверх, вошел в комнату, без удивления обнаружил, что Шык куда-то вышел, рухнул на свою кровать, как подкошенный, и тут же уснул.
А Шык, стоя шагах в десяти от двери в комнату родов, на галерее, проводил вошедшего Луню взглядом, быстро прошептал в ладонь слова, что снимали с ученика Обидный наговор, потом нашел в горнице мелькающую то тут, то там внучку Корча и долго смотрел на нее, словно хотел разглядеть в стриженой девушке что-то такое, что иным увидеть не дано…
Спал Луня плохо. Всю ночь снились ему какие-то мерзкие, бородатые рожи, и рожи эти шептали, шипели, выли не в уши даже, а в самую Лунину душу: «Гремка она, гремка! Родня убийц! Гремка! Не позорь род, не позорь!».
С тем и проснулся смурной и разбитый Луня в полной темноте от стука в дверь. Утро, пора!
Шык тронул поднявшегося Луню за плечо:
— Давай-ка тишком, парень! Бери вещи.
Спустились, стараясь не скрипеть ступенями, вниз, в горницу. Корч, позевывая, осторожно отворил дверь, и роды вышли во двор, на зябкий утрений холод.
Сын Корча, здоровый, бородатый мужик, должно быть, тот самый Груй, отец Руны, уже выводил из сарая арпаков.
— Ну, родич, прощевай! — поклонился Шык Хозяину: — Благи дарю тебе за постой, за еду и отдых! Обратно будем ехать, думаю, скоро, жди, мимо не проедем. Лиха не насылайте, будьте здравы!
Корч поклонился в ответ, сделал было шаг к Луне, словно собирался что-то сказать, но волхв властно толкнул ученика к коню:
— Пора! В седло!
Луня, уже выезжая за ворота, оглянулся на стоящих во дворе хозяев, махнул рукой. Корч с сыном помахали в ответ, и все, на том и растались…
Глава Седьмая
Перевал
Арпаки, отдохнувшие и порезвевшие, бодро зарысили по Ходу на восход. В неясном утреннем сумраке, туманном и знобком, проплыла мимо скала с начертанным «Словом» и Чертежом, потом потянулись слева и справа от дороги глинистые увалы, поросшие кустами и соснами. Постепенно светало…
Путники не разговаривали, молча горячили коней. Хотелось спать, и даже утренний холодок не мог выбить из Луни ночного морока. «Гремка она, гремка!».
Туман мало-помалу расползался сизыми космами, впереди засерели склоны Серединного хребта. Ход пошел вверх, петляя между высокими холмами, уже не гладколобыми, а оскалившимися пиками скал.
Солнце ударило в глаза, когда преодолели узкую ложбину между скал и выехали на каменистый склон одного из холмов. Луня огляделся и невольно залюбовался открывшийся красотой. Могучие горы, сине-фиолетовые, покрытые розовыми в восходных лучах ледниками, вставали впереди, застилая полнеба. Грозно дыбились скалы, по колено в тающем тумане. Шумела справа внизу бурливая речка, пенясь на перекатах. Зеленоглавые сосны казались стражами в пышных головных уборах, а высоко-высоко в ярко-голубом небе парили орлы.