Слуги меча

Леки Энн

Как только я вошла, владелица чайной вернулась в заставленный чашками угол и принялась заботливо наблюдать за посетителями, так что сразу стало ясно, что на меня ее внимания не хватит. Подойдя к ней, я поклонилась и сказала:

— Прошу прощения, гражданин. Я чужестранка. Не могли бы вы ответить на вопрос? — Владелица уставилась на меня, как бы не понимая, будто с ней только что заговорил чайник, который она держала в обнаженной руке, или как если бы я произнесла сущую невнятицу. — Мне сказали, что сегодня очень важный атхоекский праздник, но я не вижу здесь никаких его признаков. — Никаких гирлянд из пенисов, никаких сластей, люди просто

занимаются своими делами. Делая вид, что не замечают солдат, стоящих посреди местной площади.

Владелица усмехнулась:

— Потому что все атхоекцы — ксхаи, так ведь?

Калр Пять остановилась прямо у меня за спиной. Капитан Хетнис и вспомогательный компонент «Меча Атагариса» стояли там, где я их оставила, капитан не спускала с меня глаз.

— А, — сказала я, — теперь я понимаю. Благодарю вас.

— Что вы здесь делаете? — спросила особа, сидящая за столом. Ни титула учтивости, ни даже минимально вежливого гражданин. Люди, сидящие вокруг нее, напряглись и отвернулись. Теперь замолчали вообще все. Одна особа, устроившаяся в одиночестве неподалеку, одна из двух, одетых по-радчаайски в дешевую, топорщившуюся куртку, перчатки и так далее, закрыла глаза, сделала несколько размеренных вдохов, открыла глаза. Но ничего не сказала.

Я не обратила на все это никакого внимания.

— Мне нужно где-нибудь остановиться, гражданин.

— Здесь нет никаких модных отелей, — ответила особа, которая говорила со мной так грубо. — Никто не приходит сюда, чтобы остановиться здесь. Люди приходят сюда выпить или поесть настоящих ичанских блюд.

— Солдаты приходят сюда, чтобы отмутузить людей, которые не лезут в чужие дела, — пробормотал кто-то позади меня. Я не повернулась, чтобы взглянуть, а быстро и безмолвно отправила послание Калр Пять, приказав ей не двигаться.

— И у губернатора всегда есть место для важных людей, — продолжила говорившая особа, словно того, другого голоса не было.

— А может, я не хочу останавливаться у губернатора. — Почему-то именно это показалось мне верной репликой. Все, кто находился поблизости, рассмеялись. За исключением одной старательно молчаливой особы, одетой по-радчаайски. Ее немногочисленные броши были самого обычного вида, дешевые, из меди и цветного стекла. Ничего говорящего о семейной принадлежности. Только маленькая эмалированная ИссаИну на ее воротнике была чем-то особенным. Это Эманация движения и покоя, которая предполагала, что она может быть адептом секты, практикующей особый вид медитации. В то же время Эманации пользовались популярностью, и, принимая во внимание, что они украшали собой фасад местного храма Амаата, они могли заменять собой целый сонм атхоекских богов. Поэтому, в конце концов, даже ее ИссаИну мало что мне говорила. Однако эта особа меня заинтриговала.

Я выдвинула стул напротив нее и села.

— Вы, — сказала я ей, — очень раздражены.

— Это было бы неблагоразумно, — не сразу изрекла она в ответ.

— Чувства и мысли к делу не относятся. — Я поняла, что чересчур надавила на нее, что она вот-вот сорвется с места и убежит. — Службу безопасности волнуют только поступки.

— Так они мне говорят. — Она отпихнула в сторону свою чашку и собралась было подняться.

— Сэр, — резко, повелительно произнесла я. Она застыла на месте. Я махнула рукой владелице заведения. — То, что вы подаете; я буду одну, — сказала я и получила чашку с каким-то порошком, который, после

того как на него налили горячей воды, превратился в густой чай, что тут пили все. Я пригубила. — Чай, — догадалась я, — и какое-то обжаренное зерно?

Владелица закатила глаза, словно я сказала какую-то несусветную глупость, повернулась и отошла, не ответив. Движением руки я показала, что мне в конечном счете все равно, и попробовала еще.

— Итак, — сказала я особе напротив, которая так и не расслабилась на своем стуле, но по крайней мере и не убежала, вскочив с него, — это, должно быть, что-то связанное с политикой.

Она округлила глаза, сама невинность.

— Простите, гражданин? — Формально вежливо, хотя я уверена, что она вполне могла понять по знакам различия мое звание и должна была использовать самое высокое обращение, на которое я имела право, если она его знала. Если она действительно хотела проявить вежливость.

— Здесь никто не смотрит на вас и не говорит с вами, — заметила я. — И у вас совсем не такое произношение, как у них. Вы не отсюда. В результате перевоспитания обычно вырабатывается прямой условный рефлекс, и, таким образом, делать то, за что тебя арестовали, становится чрезвычайно неприятно — для начала. — Или по крайней мере, так оно было на самом простом уровне. — А то, что вам причиняет огорчение, — это выражение гнева. И сейчас вы разгневаны. — Здесь мне все незнакомы, но гнев-то я узнала. Гнев — мой старый попутчик. — Это было несправедливо с начала до конца, да? Вы ничего не сделали. Ничего неправильного, с вашей точки зрения. — Вероятно, никто здесь также не считал это неверным. Ее отсюда не прогнали, ее присутствие никого не заставило покинуть заведение. Владелица ее обслуживала. — Что же случилось?

Она хранила молчание несколько мгновений.

— Вы привыкли к тому, что, как только пожелаете чего-нибудь, сразу и получаете, не так ли? — изрекла она наконец.

— Мне не приходилось бывать раньше на базе Атхоек. — Я отпила еще глоток густого чаю. — Я здесь всего лишь час, и пока мне не очень нравится то, что я вижу.

— Тогда попробуйте отправиться куда-нибудь еще. — Ее голос прозвучал ровно, в нем почти не слышно было ни иронии, ни сарказма. Как если бы она имела в виду ровно то, что сказала.

— Итак, что же случилось?

— Сколько чая вы пьете, гражданин?

— Довольно много, — ответила я. — Я же, в конце концов, радчааи.

— Несомненно, вы пьете самый лучший. — Все та же несомненная искренность. Я догадалась, что она вновь обрела самообладание и эта внешняя приятность в сочетании с почти неслышным скрытым гневом были для нее нормальным состоянием. — Ручной сборки, редчайший, самые нежные бутоны.

— Я не столь привередлива, — спокойно заметила я. Хотя, если честно, я и знать не знала, был ли чай, который я пила, собран вручную или нет, или еще что-нибудь о нем, за исключением его названия и того, что он хороший. — А что, чай собирают вручную?

— Кое-какой — да, — ответила она. — Вам следует отправиться вниз и посмотреть. Бывают вполне приемлемые по средствам экскурсии. Посетителям нравятся. Многие приезжают сюда, чтобы посмотреть на чай. Почему бы и нет? Что за радчааи без чая, в конце концов? Я уверена, что кто-нибудь из чаеводов был бы счастлив показать вам все лично.

Я подумала о гражданине Фосиф.

— Возможно, я так и поступлю. — Я сделала еще глоток чая-кашицы.

Она подняла свою чашку, допила чай. Поднялась.