Слуги тьмы. И мне будет тепло
Шрифт:
Лучники скинули со спин котомки. Надели перчатки для стрельбы — из плотной кожи, с небольшим крючком около большого пальца. Длинные стрелы с боевыми наконечниками смотрели, не двигаясь, в распахнутый провал прохода. В этом месте загон делал небольшой извив, и остального выгула было не видно.
А затем раздался визг, смешанный с длинными, певучими руладами. Малейн хрипло ругнулся и кинулся вперед. Занесенная секира задрожала, готовая в любой миг продолжить его бег. Командир пробежал между высокими стенами коридорчика и молнией вылетел на пастбище.
Кау испуганной грудой столпились в углу. Низкие, лохматые лбы угрюмо склонились, ощетинившись острыми
Остальные волки сидели вокруг, поджав прямые хвосты. Присмотревшись, Малейн заметил несколько собак, лежащих около перепуганных кау. У двоих были разорвано горло. Черная густая кровь растекалась по плотной земле выгона.
У третьего пса было распорото брюхо, и тот только тихо скулил. Около глаз застыла круглая соленая капля.
Волк метнулся вперед. Клацнули, разрывая воздух длинные клыки. Собака легко уклонилась, прыгнула в сторону. Щелкнула, закрываясь, пасть. Волк отскочил, шкура на его боку намокла и потемнела. Вожак отступил на несколько шагов, сел, вытянув длинный розовый язык. Из его горла донеслись странные, похожие одновременно и на вой и на песню, звуки. Собака кружила вокруг, из приоткрытого рта капала слюна. Клочья серой шерсти прилипли к губе.
Затем пес вдруг остановился, склонил голову, дурашливо поглядывая на волка. Прошуршал, подметая землю, пушистый хвост. Собака шагнула к вожаку, перевалилась на спину, сложив широкие лапы на груди и подставив белый теплый живот. И тогда стая кинулась. Пес не успел вскочить, не сумел даже перевернуться на спину.
Но тут звонко тенькнули тетивы. Первые две стрелы нашли свою цель. И сразу же, прежде чем волки успели опомниться, лучники выстрелили еще раз.
А затем луки стали бесполезны. Хищная свора, оставив собаку, понеслась навстречу людям. На Малейна кинулось сразу двое. Перехватив секиру поближе к лезвию, Эдвард шагнул навстречу. Ткнул лезвием первого зверя и, не оглядываясь, отмахнулся тяжелой рукояткой. Отшагнул, размахиваясь шире. Гудящее лезвие вспороло воздух, сбило вытянувшееся в прыжке тело. Перерубленный волк отлетел к стене загона, стукнулся и, развалившись пополам, упал. Из верхней половины на траву вывалилось опутанное прожилками сердце. Дернулось пару раз. Из перерезанной артерии фонтанчиком брызнула кровь.
А Малейн уже снова раскручивал секиру, не подпуская разъяренных тварей. Сзади свистнула стрела. Бронзовый наконечник проломил переднему волку череп, скрылся по самое оперенье внутри. Эдвард рубанул следующего по ногам, добил обухом, выпрямился, принимая стойку. Но волков больше не было. А с другой стороны загона подходили мужики. Около двух десятков мужчин, вооруженных вилами и топорами.
Священник поднял взгляд и увидел волка. Последнего. Вожак стаи стоял напротив пса. Шерсть на загривке вздыбилась, глаза — стальные, холодные. Тонкие губы растянуты в странной усмешке. На боку медленно расползалось темное пятно.
Пес был цел, только сочилась кровь из множества мелких царапин. Черные собачьи глаза смотрели
Эдвард убрал секиру, демонстративно застегнул кожаные застежки. Если придет беда — священник без труда порвет хлипкую кожу, но при встрече с незнакомым человеком лучше держать оружие на привязи.
Когда до мужиков осталось половина пути, Эдвард остановился. Поднял руки, показывая пустые ладони. Хуторяне о чем-то шумно спорили. Наконец от группы отделился невысокий, но на редкость широкоплечий мужик. Отойдя на десяток ярдов, он положил на землю вилы и пошел дальше.
— День добрый! — крикнул издалека Малейн.
Мужик прокряхтел что-то неразборчиво, подошел поближе и только тогда, остановившись и стянув с лысины кожаную шляпу, ответил низким грудным басом.
— Здравствуй, добрый человек. Я староста здешний. Риван.
— А меня зовут Эдвард, — священник пожал протянутую руку. Пальцы у старосты были мягкие, толстые, похожие на лесного удава.
— Я не знаю, кто вы, — певуче, не по-северному, произнес Риван. — Но это не важно. Вы спасли наше стадо. И Тугая.
Староста погладил подошедшую собаку. Пес уже очухался и прихромал к хозяину. Черные влажные глаза смотрели преданно и немного укоризненно. Словно говорили: «Я за тебя, конечно, с радостью умру. Но может все-таки потом?».
— Это долг любого священника. А значит и мой в том числе. — Знаки на лице Малейна говорили сами за себя, так что скрывать свою принадлежность к церкви смысла не имело.
— Долг это одно, а поступок — совсем другое, — староста хмыкнул в черную курчавую бороду. Малейн почувствовал себя неловко, словно умного человека за дурака принял. Староста хитровато посмотрел на Эдварда, сунул руку в карман и вынул оттуда небольшой металлический предмет. Протянул священнику.
— Вы, я думаю, в хутор не пойдете. Так что я тебе подарочек сейчас отдам. Вот на этот крючок нажмешь — раздастся грохот, и вылетит огненная стрела. Грокона с одного выстрела укладывает. Куда бы ни попала.
— Спасибо. — Малейн сжал рукоятку неизвестного оружия. Ребристая поверхность приятно холодила ладонь.
— Только там всего на два выстрела осталось. Я точно знаю.
Эдвард попрощался со старостой, развернулся и быстро пошел к своим. Четверо киллменов облегченно вздохнули, когда командир вернулся живым и невредимым. Вовсе не везде священников любили. Водились в глухом Тайге бандитские ухоронки, встречались угрюмые мужики, не носившие крестов и не любившие слово «бог». Но эти люди скорее всего были беженцами с юга. Именно там разводят рогатых кау, которые хотя и уступают лорсам в силе и выносливости, и совершенно не используются на войне, но зато дают много жирного молока, и мясо у них на порядок нежнее. Беженцы не редкость в Канде, хотя и они не часто добираются так далеко на север. В Метсе много спокойней, чем в южных королевствах или в поселках на берегу великого моря. Аббатства пристально следят за порядком, и даже природа, казалось, немного утихомирила свою бурную фантазию. В диких лесах встречаются опасные животные, но почти не водится уродливых чудовищ, наполняющих тропические леса и болота Пайлуда.