Служанка
Шрифт:
И тут в голове мелькнула мысль, заставившая меня похолодеть. Родовой перстень! Он остался в старом платье…
Я завернулась в покрывало и соскочила с постели, пытаясь обнаружить свои вещи.
– Что? – нахмурился Штефан, наблюдая за тем, как я кружу по комнате. – Что-то потеряла?
Я кивнула и кинулась к столу, на котором заметила письменные принадлежности. «Где мое платье?» – написала на украшенном магическими гербами листе и сунула бумагу арну.
– Зачем оно тебе? – спросил Штефан. – Хочешь оставить на память? Так поздно уже, выкинул я твое тряпье.
Сердце пропустило удар. Матушкин перстень… Последнее, что осталось от моей семьи… Он ведь был
– Прекрати, – тихо сказал арн. В его голосе звучала то ли жалость, то ли раздражение, и мне оттого еще горше стало. А Штефан протянул руку, и я увидела на его ладони свое кольцо. – Ты из-за этого расстроилась?
Рубин сверкнул алой каплей. Мать-Создательница…
Я схватила перстень и быстро надела его на средний палец левой руки. Кольцо оказалось мне велико, но спустя пару секунд, прямо на глазах, оно уменьшилось и плотно охватило фалангу. Видно, сработала родовая магия обережников.
– Занятно, – задумчиво произнес Штефан. Он взял мою руку и погладил ярко сверкнувший камень. – Значит, ты, как и каждая женщина твоего рода, владеешь обережной магией.
Арн не спрашивал. Похоже, пока я спала, он уже успел узнать обо мне все, что можно. И, судя по тому, как алели его глаза, что нельзя – тоже. Он смотрел на меня – пристально, так, словно видел впервые, – а у меня внутри любовь и гордость сражались. Любовь шептала: – «какая разница, как вы поженились, главное, теперь ты всегда сможешь быть рядом с арном». А гордость… Гордость заставляла отказаться от той жертвы, что граф принес, вернуть ему свободу. Я ведь все понимала. Штефан поддался порыву, защитить меня хотел, собой пожертвовал. Возможно, сейчас он уже жалеет об этом. А что дальше будет? Арн ведь не любит меня. А пройдет немного времени, так и вовсе возненавидит. Просто за то, что судьбу его изменила. Я смотрела на суровое лицо, на сведенные на переносице темные брови и понимала, что должна сделать. И оттого так больно было, будто душу тупым ножом резали. Может, все не так? Может, сумею любовь арна завоевать? И не нужны ему другие будут… «Как же не нужны! – насмешливо встрял внутренний голос. – Неужто забыла, как столичная гостья стонала да какие слова говорила? Разве сможешь забыть, какого ответа она от арна требовала?».
– Отдыхай пока, – сказал Штефан. – Сегодня мы останемся в городе, нужно разобраться с делами, а завтра рано утром выедем в Лодно. Тебе что-нибудь нужно? – посмотрел он на меня.
Я отрицательно покачала головой. Единственное, что мне было необходимо – это остаться в одиночестве и немного подумать.
Арн, будто услышав мои мысли, молча кивнул и пошел к выходу.
– Если что-то понадобится, Давор будет за дверью, – обернувшись на пороге, произнес Штефан, и я поняла, что это намек. Дескать, из комнаты не высовывайся и сиди на месте.
Что ж, я особо никуда и не рвалась. Воспоминания об эшафоте, о площади, запруженной людьми, и об оскорбительных выкриках были так живы, что мне совсем не хотелось выходить из гостиницы. До сих пор внутри все сжималось, при одной только мысли о том, чего я избежала. Никогда не думала, как страшно стоять один на один перед жаждущей страшного зрелища толпой! Видеть любопытные, жадные до чужого страдания взгляды, ощущать прикосновения грязных рук, сносить плевки и презрение… Мать-Создательница! Сейчас, когда все это осталось позади, я даже
Уже позже, днем, мне принесли новую одежду. Она была куплена в лучшей лавке города, и мое глупое сердце радостно екнуло. Разве стал бы Штефан дорогие вещи покупать, если бы равнодушен ко мне был? Мог бы и в простой лавке заказать, а не в Шартене. Правда, разум тут же шикнул на разошедшееся воображение. Не в любви тут дело, а в статусе. Негоже леди Крон оборванкой выглядеть.
День прошел, как в тумане. В голове столько мыслей и воспоминаний теснилось, что мне хотелось закрыть глаза, сжать ладонями ноющие виски и забыться, не думать, не существовать...
Штефан вернулся лишь поздно ночью, когда я уже лежала в постели.
Он тихо прошел в спальню, постоял рядом с кроватью, будто раздумывая о чем-то, а потом развернулся и ушел в гостиную, и там до самого утра горел магический светильник. В том Кравере, который я помнила по прошлому, редко пользовались имперской магией, но теперь все изменилось. Магия была повсюду, она преобразила город, придав ему сходство с большинством олденских городов.
Да и вся провинция изменилась. Сейчас, когда мы путешествовали по ее дорогам, я видела вокруг огромные перемены. Улицы городов освещались белыми магическими фонарями, повсюду выросли огромные храмы Аэста – крылатого бога имперцев, на месте старых домов, окружающих центральные площади городов, высились новые, высокие, сооруженные при помощи магии. Империя не теряла времени даром, меняя облик городов, уничтожая старые верования и на их месте водружая знамя своего воинственного божества.
Неожиданно карета остановилась, заставив меня отвлечься от размышлений.
– Приехали, миледи, – дверца открылась, и в проем просунулась улыбающаяся физиономия Гойко.
Я вопросительно посмотрела ему в глаза. Мне нравились друзья Штефана: простые, незаносчивые, надежные. И, что удивительно для воинов, деликатные.
– Милорд велел устроить вас в гостинице, а сам отправился к наместнику, – сказал Гойко.
Понятно. Меня, как надоевшую торбу, снова пристраивают в угол, чтобы не мешала.
Я приняла протянутую руку, вышла из кареты и огляделась вокруг. Дождь немного стих, и я смогла рассмотреть широкую улицу, выходящие на нее дома, витрины лавок, крыльцо гостиницы, в окнах которой сияли яркие огни.
– Миледи, – поторопил меня Гойко, но я по-прежнему стояла в раздумьях.
– Миледи, вы промокнете, – вмешался Давор. – Давайте пройдем внутрь, пока вы не заболели.
Он заботливо взял меня под руку и повел к распахнутым дверям, а я шла и думала о том, что готовит всем нам будущее. Вирош, узоры которого так и вились перед глазами, тревожил меня своей непредсказуемостью. С каждым моим шагом он менялся, обрастал все новыми фрагментами и плотно переплетал воедино наши со Штефаном судьбы. Знать бы только – к добру или к худу?
***
Штефан
Он смотрел на лежащий перед ним листок бумаги, вчитывался в ровные строчки и чувствовал, как внутри поднимается раздражение. Освобождает она его от данного слова… Надо же! Додумалась. Не хочет лишать свободы. А то, что клятва брачная произнесена, это что, ничего не значит?
Перед глазами возникло нежное девичье лицо, говорящий взгляд, приоткрытые губы – мягкие, манящие, одуряюще пахнущие малиной.
Штефан так ярко представил их вкус, что не выдержал и громко выругался. А потом смял исписанный листок и кинул его в камин. По-хорошему, изорвать бы эту писульку на мелкие клочки, но он не стал этого делать. Не хватало ещё злиться на такую мелочь.