Служба распределения
Шрифт:
Турка все не было. Становилось все холоднее и темнее. Грузовик тоже ждал. Вдвоем нам было не так одиноко. Меня отчаянно клонило в сон.
А что, если все происходящее вокруг – это сон? То, что будет, если я засну во сне? Вселенная самоаннигилируется из-за парадокса «сон во все»?
Тысяча извинений, тысяча извинений, брат!
Наконец-то, этот негодяй вернулся. Не буду ничего говорить. Посмотрю многозначительно. Но назвавшийся братом не смотрел, он спрятал бумаги во внутренний карман, вынул бумажник, отсчитал деньги. Я только успевал следить за его руками, ловко жонглирующими вещами, несмотря на необоснованное количество перстней с бирюзой и еще какими-то синими
На чистейшем языке без акцента турок сказал мне, что я – «хороший помощник», то есть, сообразительный честный человек, что у него есть много мелких поручений каждый день – присмотреть за грузом, разгрузить-погрузить, съездить с бумагами в одно-два места, отвезти небольшие вещи. Несложные и нетяжелые поручения, которые можно поручить только честному ответственному человеку. Я закивал, мол, конечно, брат, какие проблемы. Турок улыбнулся неестественно белыми зубами и сказал «будем на связи». Сел в грузовик и уехал. Еще встретимся. Обязательно встретимся. Предприниматель.
Все это время я высчитывал в уме, сколько выйдет в месяц, если такая вот работа будет каждый день, кроме выходных. Получалась приличная сумма. Такая работа, конечно, лучше, чем совсем никакой. Но, сидеть в теплом офисе за столом с настольной лампой, сменной обувью и горячим обедом, мне представлялось уютнее и заманчивее.
Что ж, будет хотя бы такая работа. Уже неплохо. Не в моем положении выбирать.
В данный момент
кто-то совсем рядом
мечтает и плачет в подушку
так же, как я
и ждет, чтобы
хотя бы я
пришел к нему
и разделил всю
эту боль ночи
с воскресенья
на понедельник.
5 (читаю книгу)…
17 марта
Сегодня весь день идет дождь, и у меня есть время написать в дневник. Сегодня в наш семейный магазин зашла одна женщина. Не из местных. По одежде и по запаху. Мне она показалась очень грустной. Она попросила какие-нибудь сувениры, которые продаются только в нашем городе, и нигде в других местах таких нет. Что-то особенное. Я сразу же показал на каменные фигурки отца. Поверьте, сударыня, мой отец – он такой один, он уникален. С ее зонтика капало, и она долго рассматривала каменный (зачеркнуто) Приап, отцовскую гордость, Балерину (моя любимая скульптура, такая тонкая и воздушная, что непонятно, как можно сделать такое из камня, главное, чтобы она не разбилась до того времени, как ее купят), собак и корабли из ракушек. Смотрела совершенно мутными невидящими глазами. В конце концов, она выбрала бутылку с морской водой. Она сказала, что морская вода на вкус очень похожа на слезы. В дверях она обернулась и спросила, знаю ли я, какая вещь более всего необходима в разлуке с любимым человеком на курорте. Я вежливо промолчал, потому что еще не могу знать тех чувств, что она испытывала. Она сказала, что это альбом с его фотографиями. После нее осталась лужица дождевой воды, вскоре превратившаяся в темное пятно на полу. Бутылка – обыкновенная. Просто матированная кислотой и зашитая в матерчатый чехол. А вода внутри – настоящая, морская. Все без обмана – я лично принес с моря ведро воды для таких вот дурацких сувениров. Могла бы и сама набрать себе воды.
Альбом с фотографиями? Серьезно? Как вообще так вышло, что барышня на курорте без любимого? Так себе отдых получается. Страдания, а не развлечения.
Кстати, если увидишь где-то в доме синюю книжку
(На этой странице оказался неизвестно откуда взявшийся засушенный лепесток темно-красной чайной розы).
6
Небо подмигивало мне мутными лучиками далеких-далеких звезд. Звезды тихо мерцали. Луна еще не взошла, но место ее восхода уже обозначилось туманно-молочным ореолом. Где-то слишком громко просигналил автомобиль, и непривычные контуры ночного неба отпрыгнули назад, уходя в бесконечность, в бескрайнюю бездну, проваливаясь в черные дыры, западая в складки искривленного пространства, и ускоряя свой бег между рассыпанными небесной манной галактиками.
Звезды так же мерцали, так же дарили вселенной свой далекий холодный свет, но стали привычнее, и даже показалось, что откуда-то повеяло теплым мартовским ветром, приносящим запахи мокрой земли, грязного талого снега и новой свежей чистой травы.
Но все же был влажный, но на редкость ясный осенний вечер. Ветер гулял над городом, развевая уже, наверное, последнее в этом сезоне вывешенное хозяйками на просушку белье, заставляя прохожих, не надевших еще шапки и шарфы, втягивать глубже голову в плечи, доставая засидевшихся на мокрой лавочке в темном парке, мучающихся насморком, влюбленных и завывая в еще не заделанных на зиму щелях.
Одно дело смотреть на звезды мельком, мимоходом, второпях, небрежно кинув взгляд наверх, который иногда так и не достигает цели. Другое дело – понять это праздничное шествие, этот прекрасный хаос, эти загадочные и неповторимые узоры, находить затерянные миры и думать о неземном.
Я впервые посмотрел на звезды так, когда был совсем мал. Мама крутила на магнитофоне французов из «Рокетс». У них была песня, которая начиналась чистым, порой леденящим душу звуком, вернее – фоном. Фон как бы надвигался на слушателя. Затем менял тональность, брал другую ноту. И все это было так прекрасно, завораживающее тонко и великолепно. Мама сказала тогда: «эту песню хорошо слушать, смотря на звездное небо».
Я выглянул в окно и не смог оторваться от звезд.
А тем временем пленка все дальше и дальше проходила через магнитные головки, наматывалась на приемный ролик. На «космический» фон накатывалась волна чуждых безмятежному звуку голосов и сигналов. Голоса что-то кричали, требовали, доказывали. Тон звука стал тревожным, но он все еще парил над беспокойством и паникой. Начал биться ритм.
А мысли мои были в открытом окне, в глазах, бессмысленно смотрящих на переливающийся бисер звезд.
Черное небо подмигивало мне мутными лучиками далеких-далеких звезд. Я стоял поздним уже вечером на мокрой от дневного дождя крыше дома. У моих ног всеми цветами переливающихся самоцветов рассыпались огни города.
Вот чудесные изумруды сменились рубинами красных огней светофоров, мелкие хризопразы и тигриные глаза автомобилей покатились по ожерелью улицы.
Ветер трепал, перепутывая и смешивая мои волосы с воздухом, собирал и лохматил беспорядочно носившиеся в голове мысли. Как-то особенно ласкал скованное прохладой лицо. Город жил своей вечерней жизнью у меня под ногами. Казалось огни и машины, пролетающие по улице и исчезающие в каменных дебрях города, автобусы, мерно шлепающие от остановки к остановке, пешеходы, торопливо озирающиеся по сторонам и витринам, и собаки, бродящие по помойке, щекотали мне пятки.