Служба в потешных войсках ХХ века
Шрифт:
Я говорил радисту, что вижу только девять куполов а не десять и он запрашивал борт.
– Избушка пять, ответьте избушке восемнадцать.
– Я избушка пять.
– Сколько зёрен вы посеяли? Мы видим только девять.
– Всё нормально. На борту было девять зёрен.
И тут же запрос:
– Избушка восемнадцать, я избушка десять, разрешите работать.
– Работать разрешаю.
Анатолий считает купола. Десять, записывает, и так почти целый день. Уже почувствовали, что пора кушать, но слышат команду:
– Работаем до вечера, сухой паёк получите у красных.
Красными называли десантников, так как они тогда
Дали свиную тушёнку, сгущённое молоко, пакет сухофруктов и горячую воду из термоса. Наелись до отвала и продолжали работать.
Часа в три получили сообщение:
– Избушка восемнадцать, я избушка седьмая. С запада идёт снежный заряд. Работу прекращаем. Сворачивайтесь и на базу. Конец связи.
Радистом работал толстенький русский паренёк, разговаривая так, что казалось у него был пальцами зажат нос. Отян после этого дня назвал его Избушкой восемнадцать. Он не возражал и кличка к нему прилипла так, что, наверное, сейчас в России живёт толстенький маленький, весёлый дедушка с кликухой Избушка восемнадцать, на которую он с удовольствием откликается, уже забыв того, кто дал ему эту кличку.
Обычно радиостанция, радисты и метеослужба прибывают сюда транспортом эскадрильи, но сегодня дороги не расчищены и им предоставили гусеничный БТР.
Позже, летом, радиостанция на легковой армейской машине ГАЗ-69 ехала из Тулы в Хомяково, водитель за рулём уснул и машина ушла в глубокий откос, перевернулась несколько раз, а внутри её переворачивался и кувыркался Избушка восемнадцать, который потом рассказывал как вокруг или вместе с ним кувыркались переносные радиостанции по двадцать килограмм каждая, но ни одна его не задела.
К счастью, не пострадал и водитель. Машину вытащили из кювета, и она своим ходом, помятая и с небольшим опозданием добралась до Хомяково.
Водитель БТР, лихой парень решил поехать в Тулу через поля, но ещё на площадке приземления сел в сугроб на брюхо. Гусеницы крутились в воздухе, разгребая снег, и транспортёр стоял на месте.
Тогда водитель прицепил двадцатисантиметровые шипы, поехали метров пять и сели уже капитально. Стало темнеть, пошёл густой снег.
У водителя к борту было прикреплено бревно, котороё он привязал к гусеницам и продвинулся на длину машины. Проделав раз пять такую манипуляцию, он выехал на твёрдую дорогу и больше не пытался ехать по снежной целине. БТР выехал на автотрассу Москва-Симферополь и поехал в Тулу. Позже Анатолию сотни раз приходилось ехать по этому участку дороги, но поездка в БТР ночью, в метель была единственной.
Он сидел рядом с водителем и смотрел вперёд. Снег падал так густо, а ехали так быстро, что казалось впереди стена из снежинок, летящих горизонтально навстречу. Как водитель различал дорогу для осталось загадкой, но через час эта фантастическая ночь, при которой даже разбойники сидят дома, а хороший хозяин собаку в дом заведет, закончилась, и каким-то чудом оказались в Туле, в посёлке Мясново возле 110-й эскадрильи.
Анатолий разделся, упал на кровать и не мог быстро уснуть, потому что ему в лицо летели и летели снежинки, освещённые фарами, и гудел вентилятор радиатора, повёрнутого внутрь БТР и обогревающий сидящих внутри солдат. Утром ещё в полусне, ему ещё всё казалось, что парашют тянет его по снегу, а снежинки летят в лицо.
Сейчас Анатолий живёт в стране с очень
Анатолий повёз их на экскурсию в Кобленц, в котором уже выпал снег и довольно глубокий. Надо было видеть этого человека, который радовался снегу так, что брал его в руки, тёр лицо, клал на голову, чтобы понять, как человеку, выросшему и прожившего большую часть жизни при нормальных снежных и морозных зимах, хочется побывать в своём сказочно-зимнем детстве.
В январе Отян выполнил 3 прыжка и получил за их выполнение 600 рублей, столько же, сколько получал за месяц, работая мастером на стройке. Тогда в армии платили Мастерам парашютного спорта 200 рублей за прыжок, если ты имел менее пятисот прыжков и 250 рублей тому, кто имел 500 прыжков и более. За испытательные прыжки, в которых Отяну довелось несколько раз участвовать, платили по 500 рублей или после денежной реформы 1961 года по 50 рублей.. В армии Анатолий был с деньгами, помогал семье и скопил какую-то сумму денег, которая на гражданке очень пригодилась. Чтобы не возвращаться к денежной теме скажем, что в некоторые месяцы он получал более пяти тысяч рублей в месяц, а на гражданке не имел таких денег даже, работая управляющим трестом.
Анатолию было неловко, когда кондукторша в трамвае не хотела брать с него за проезд тридцать копеек когда в кармане лежали 3000-4000 рублей. Но прыгал Анатолий не потому что платили, а платили потому, что он прыгал.
Распрыгалась и эскадрилья. Вначале изъявили желание прыгать несколько солдат (пропускаем слово сержантов, всегда имея их в виду), затем, видя, что те кто прыгает, получают деньги, захотели прыгать и другие. Потом захотели прыгать и некоторые сверхсрочники и даже офицеры наземных служб, которые получали зарплату гораздо меньшую чем пилоты. Получая за прыжки, они их утаивали от жён и имели свои карманные деньги. Но все в один прыжковый день не могли прыгать, надо обеспечивать полёты, поэтому даже установили график очерёдности прыжков. У Отяна работы прибавилось во много раз, но он стал буквально центральной фигурой в предпрыжковые и прыжковые дни.
Его тогда не посылали в наряды, а он обычно ходил в наряд начальником караула. Это дежурство ему нравилось, и старшина был доволен, что был человек готовый в любое время на дежурство.
Анатолий даже установил рекорд продолжительности дежурства – четверо суток. Ему меняли состав караула, а он был бессменным. Караульное помещение находилось за полкилометра от части, и он там был свободным человеком, отсыпался и читал литературу.
Но не все были рады такому развороту событий, что парашютная подготовка в эскадрилье принимала массовый оборот. И если офицеры наземных служб прыгали по своей воле, то лётный состав должен был ежегодно совершить по два прыжка. До появления Отяна в части они умудрялись приписывать себе прыжки, но, зная его близость к командованию, да и то, что он уже был кандидатом партии и мог сказать о нежелании выполнять прыжки на партсобрании, заставило их вести себя осмотрительно. Большинство лётчиков боится совершать прыжки с парашютом, им надёжнее кажется самолёт, и много случаев было даже во время войны, когда пилоты.пытаясь посадить самолёт, не прыгали с парашютом и это кончалось трагически.