Служилый

Тюрин Александр Владимирович

— Вроде ж нынче союзны наши государства, господин фельдфебель.

— Ищи себе на кладбище союзников. Это покойный король хотел вместе с вами Польшу воевать, а вот канцлер наш Оксеншерна вместе с господами из государственного совета не любит вас, называет коварным племенем. Я с ним согласен всецело…

— Уж чего коварнее было отнять у нас Ижорский край. Едва вас из Новгорода выкурили, там лишь несколько десятков дворов после вас осталось.

— Тебе второй зуб вышибить, счетовод?

Потом Василия скрутили и потащили солдаты, куда-то

через двор, замощенный где-то на треть. Мимо пронесли человека в русской одежде, с вылившейся из ушей кровью, раздавленными пальцами и измаранным лицом. Похоже захлебнулся страдалец, когда ему в рот вливали через воронку навозную жижу, прозываемую «шведским напитком». Венцеславич решил, что не по чести, что тащат его как чушку по двору, орать принялся: «Пусть меня на крюк отправят, а вас волосатый слоняра на бивень насадит, прямо задним местом — это больнее будет». Кричал по-русски и по-немецки, авось поймут. Неожиданно волочение прекратилось и его кинули ничком в грязь. Преодолевая боль в вывернутых руках, Василий изогнулся и увидел над собой немца. Этот отличался от прочих чистыми чулками, накрахмаленным круглым воротником — ни одного жирного пятнышка, замечательно завитыми волосами над высоким узким лбом.

Разодетый немец, остановивший солдат, спросил, старательно выговаривая слова:

— Что ты там рек про волосатого слона?

— Это ж я не вам сказал, господин хороший, а им.

— Ты видел эту тварь? Расскажи, будь любезен. Тогда я побеспокоюсь о тебе и как смогу улучшу твое положение, которое сейчас представляется мне донельзя жалким.

— С какой стати? Немцу какому-то, которого я первый раз вижу, надеюсь, что и в последний.

— Друг мой, я — ученый человек из Лейдена, зовут меня мастер де Бирс, — с гордостью представился нечаянный собеседник. — Не немец я, голландец, меня тут уважают, потому что я врачую.

— А, мазь, пиявки, — это мне вряд ли поможет.

— Еще вскрываю трупы людей и животных, объясняя причину их смерти, делаю для господ подзорные трубы и часовые механизмы, но главное мое занятие — постижение натуры. Если я попрошу, тебя казнят не завтра, а лишь через неделю. И без мучительного бичевания. Не на крюку умрешь с долгим страданием, а палач сразу отсечет тебе голову острым мечом.

— Может, мне с бичеванием больше нравится.

Голос лейденца утратил любезность, губы его скривились, нос скрючился.

— Дурня из себя строишь, московит? Не зря Господь загнал вас в холодные леса и отрезал от общего прогресса.

— От чего?

— От развития ремесел и наук. Если бы вы постигли наши науки — то явили бы из себя непобедимое войско во главе с Антихристом.

Василий с усилием сел и сплюнул — рот был еще полон загустевшей крови.

— Иди букварь поучи, мастер-ломастер. Войска цесарские и шведские, которые сейчас жгут и насилуют германские земли, куда больше похожи на войска антихристовы. Доходят до нас вести, что иные воинские отряды по 500 деревень в один поход разграбляют;

между Эльбой и Одером, где еще недавно словяне жили, нынче полное запустение.

Де Бирс снова изменил манеру общения, уж что-то, а лицедей он был знатный.

— Друг мой, ты не в той ситуации, чтобы я вел с тобой отвлеченные разговоры. Как я хотел бы облегчить твою горькую участь, помоги же и ты мне немного.

Голландский мастер что-то прозудел шведам и те не слишком охотно согласились.

— Прежде чем отведут тебя в камеру, я кое-что покажу.

Солдаты, подхватив Венцеславича, потащили вслед за де Бирсом, который гордо нес впереди свою длинную спину.

И оказались они в помещении, встроенном между двух контрфорсов, укрепляющих стену, которое Венцеславич сперва принял его за пыточную. Были там столы да металлические инструменты, тускло отливающие серым.

— Нет, это место для усердных занятий наукой, — пояснил лейденец.

Сдернул он бурую тряпицу с одного из столов, и Василий увидел там человека, вернее то, что от того осталось. Вскрытое чрево, спиленные ребра. Чернокнижник, что ли, этот лейденец? Украдкой перекрестился Венцеславич. Или у них и в самом деле наука теперь такая?

— Да, еще та наука. Как у ката.

— Не крестись, московит, это всего лишь анатомический предмет согласно принципам Везалия. Можно изучать кровообращение, как то делал Гарвей, или строение мозга, которому, что теперь известно, мы обязаны способностью думать.

— Христианин, как преставился, должен быть земле предан, где обязан дожидаться Страшного суда. Чем целее, тем быстрее перед Господом окажется. Это любой сельский попик лучше Гарвея знает. Но слыхал я, что маркитантки, шлюхи жадные, идущие за западным войском, вскрывали трупы наших воинов, чтобы добыть из них вещества, якобы необходимые для лечения.

— Они были правы, подобное лечится подобным. И как ты мыслишь, то, что на столе — обычное создание Божье?

— Никак не мыслю. Лишние дырки врагу проделывать в бою честном приходилось, а вот разглядывать потроха никогда не любил. Я вам не Везалий-содомит какой-нибудь.

— Смотри, — настаивал де Бирс, — насколько мало кишек в этом чреве, они почти что прилипли к спинному хребту, значит, тварь эта не питалась растительной пищей.

— Может, вообще не питалась. Когда жрать нечего, то и задница паутиной зарастет. Слушай, мастер дурного дела, тебе самому не противно на это любоваться?

— Для меня как для ученого Нового времени опыт важнее умозрения, — не смутился лейденец. — А оцени эти длинные острые клыки.

— Зубы лишь кажутся длинными, потому что соседние выбиты.

Де Бирс, взяв отпиленную голову в руки, направил взгляд мертвых зениц на Венцеславича.

— Ничего такого не замечаешь?

— Только то, что ты, мастер, на людоеда похож. Тут и умозрения не надо, чтобы увидеть.

— Этот субъект перемещался, сильно наклонившись вперед, оттого шейные позвонки увеличены…