Слямбу катамбу нок! или Прключения первобытного выдумщика
Шрифт:
— Не смейте! — снова завизжал Клекачка. — Не прикасайтесь к ним! Кто дотронется, сам превратится в сновидение, и кто знает, вернется ли в явь! Это СОН, СОН! — верещал он.
Толпа с ужасом отпрянула от пришельцев. Она поверила словам шамана. Да и кто бы не поверил. Мало того, чуть отступя от мамонта, люди-деревья один за другим, не переставая таращиться на зверя и пришельцев на нем, стали валиться наземь, а потом и закрывать глаза.
Через несколько минут все племя, мужчины, женщины, дети, старики,
Но спали люди-деревья неспокойно — вздрагивая, вскрикивая во сне, дергая руками и ногами, будто пытаясь убежать. Им всем виделся один и тот же ужасный сон: мамонт с четырьмя людьми на спине!
— Вот что значит деревья! — крикнул пришельцам, торжествуя победу, Клекачка. — Вы для нас не существуете! Ни мамонт, ни вы, ни ваши слова! Они теперь долго не проснутся — пока вы не уберетесь отсюда! А если кто и проснется и снова увидит вас — не удивится: вы ведь только сон!
Напролом повернулся к Думу.
— Помнишь, я треснул Клекачку по лбу? Дай-ка я звездану его еще раз!
— Есть выход попроще, — ответил Дум.
— А я не вижу никакого выхода, — вставил Хоть-Куда, — шаман загнал нас в тупик. Он теперь хозяин положения.
— Посмотрим…
— Шепчитесь, шепчитесь, — злорадствовал Клекачка, — все равно ничего не придумаете. Деревья проснутся только тогда, когда вас здесь не будет, когда этот дурацкий сон кончится.
— И все-таки ты кое-чего не предусмотрел, Клекачка, — улыбаясь, сказал Дум.
— Чего-чего? — не поверил Думу шаман.
— Усыпив всех, ты остался один. Кого бы ты ни разбудил сейчас себе на помощь, всяк от тебя отмахнется — ТЫ ВЕДЬ ТЕПЕРЬ ТОЖЕ СОН! Напролом, Хоть-Куда! Свяжите этому хитрецу руки и забросьте его на спину Самого Большого. Возьмем Клекачку с собой.
— Не хочу! — завопил шаман. — Я не поеду с вами! — Он как мог отбивался от двух крепких парней, но это ему не помогло. Клекачку связали и закинули на спину Самого Большого. Оказавшись на мамонте, колдун сразу же замолчал и перестал брыкаться — смекнул, что зверь может рассердиться, сбросить его и растоптать.
— Куда вы меня повезете? — шепотом спросил все же он.
— Ты хотел превратить свой народ в деревья, — сказал Дум, — значит, ты мечтал жить среди деревьев. Вот мы и повезем тебя в Лес, да подальше, чтобы ты не нашел дороги домой.
Кое-кто из людей-деревьев просыпался, поднимал голову, но увидев все ту же картину (все тот же сон) — мамонта и людей на нем, — зевнув как следует, снова засыпал.
— Отпустите меня! — зашипел шаман. — Я не хочу в Лес! Я всех-всех разбужу, и вам не поздоровится!
— Не шипи, — посоветовал Клекачке Напролом, — а то Самому Большому покажется, что на его спине змея.
— Что вы с ним сделаете? — спросил у Дума молодой
— Я уже сказал: отвезем подальше в Лес, — Дум говорил так, чтобы его слышали все. — А там найдем землю помягче, выроем глубокую яму и посадим в нее Клекачку — он ведь должен пустить корни… — Шаман слушал это, затаив дыхание. — Рот у него среди молчаливых деревьев закроется сам собой, кожа станет корой, к весне Клекачка зазеленеет, и вы сами не узнаете своего шамана в Лесу, если встретите ненароком. Подумаете, что это старый пень пустил веточки. И он не скажет уже вам ни слова…
Последнего Клекачка не выдержал. Он дернулся изо всех сил, свалился с мамонта, брякнулся оземь, вскочил и понесся из селения, не оглядываясь, подальше, подальше… Руки у него были связаны, но все равно он бежал быстро. Никто за ним не погнался.
— Теперь он тебе не страшен, — сказал Дум Каштану. — Ты ведь один из Оседлавших Мамонта. А если Клекачка вернется и опять заикнется о несъедобности плодов каштана и о том, для чего каштану колючки, пошли его к Лешему — пускай попробует узнать эту тайну тайн у самого лесного бога.
(Сколько я ни пытался узнать, зачем каштановой скорлупе шипы, ответа ни у кого не добился. Последние, у кого я настойчиво об этом спрашивал, тоже советовали мне обратиться к Лешему, который о деревьях знает все; я думаю, что выражение "идти к Лешему", что произносится в подобных случаях, пришло к нам как раз из того давнего времени.)
Проводив взглядом убегающего шамана, Дум скомандовал:
— Поехали!
Каштан спрыгнул, мамонт тронулся и пошагал — неторопливо и важно, как и подобает идти Самому Большому.
Снова кто-то из спящих открыл глаза, увидел уходящего мамонта с тремя людьми на спине и понял, что сон кончается, но нужно полежать еще чуток, чтобы окончательно проснуться.
ДОМА!
Самый Большой не понимал, отчего люди на его спине так ерзают, так крутятся и подпрыгивают и все громче переговариваются. Чаще других он слышал непонятные ему слова (ко многим он уже привык): "Наша Гора! Наша Гора!"
Путешественники ехали по той равнине, что заканчивалась их Горой, той Горой, которую они покинули много-много дней назад.
Они подгоняли мамонта, просили его, умоляли идти быстрее, но тот не менял неспешного шага, не в силах осмыслить, чем эта Гора отличается от других.
Напролом не выдержал, соскочил с Самого Большого и побежал, опережая зверя, но скоро сдался — до Горы было еще слишком далеко — и снова вскарабкался на его спину.
Все разговоры были о своем племени:
— Интересно, жив ли Наутек?
— Ох как, наверно, обрадуется Дом!
— Дум, а что скажет Сокрушай, когда увидит не нас двоих, как должно быть, а троих?