Смарагдовое ожерелье
Шрифт:
Морщась от боли — содранная и обожженная кожа на запястьях нестерпимо ныла, — он быстро развязал ноги, поднялся с пола и шатаясь заковылял к открытой двери. Каждый шаг причинял ему нестерпимые страдания, но он старался не думать о боли, понимая, что Кобб может вернуться в любую минуту. Пытаясь идти как можно быстрее, он потащился тем же путем, которым пришел, — обогнул сарай и стал подниматься к дороге. Пройти нужно было всего лишь пятьдесят ярдов, но Джошуа они показались всеми пятьюдесятью милями — так ему было тяжело. Он чувствовал себя немощным
Только у самой дороги Джошуа заметил, что он не один. Сначала он услышал хриплый кашель, за коим последовал спазматический вдох, будто кто-то ловил ртом воздух. Приблизившись, Джошуа увидел человека, стоявшего под деревом у обочины. В перерывах между приступами кашля тот пытался отвязать его лошадь. Это был долговязый лохматый мужчина в заляпанном грязью темном плаще. Джошуа узнал его мгновенно, хотя видел только раз, и то в темноте. Узнал по кашлю. Это был тот самый человек, который напал на него на дороге; и вероятно, тот самый человек, который ударил его по голове, связал, как индейку, и забросил на сеновал. Человек, который называл себя Джоном Коббом.
Джошуа не медлил, не колебался. В ту минуту он забыл про свои раны. Гнев, необузданная ярость придали ему силы.
— Жалкий, ничтожный разбойник! — завопил он. — Оставь в покое животное. Это моя лошадь!
Его неожиданно раздавшийся голос испугал мужчину. Тот вздрогнул и резко вскинул голову. Джошуа выбрался на обочину и заковылял через дорогу. Мужчина в ужасе вытаращил глаза, глядя, как на него надвигается грязное, окровавленное существо.
— Да, мерзавец, — продолжал Джошуа, — полюбуйся на дело рук своих. Страшное зрелище, верно? И за это ты, Кобб, ответишь перед законом, я о том позабочусь.
— Ничего не понимаю, — удивился Кобб, отступая на шаг. — Я не встречал вас с того вечера, когда пытался вернуть свой саквояж, который вы мне так и не отдали. И как свидетельствуют мои шрамы, это вы ранили меня.
— Значит, признаешь, что ты Джон Кобб?
— Я вам сказал это сразу, еще пару дней назад. Но тогда вы мне не поверили.
— Что же, теперь я тебе верю. И мне нужны кое-какие объяснения.
— Что вам объяснить? Почему я тот, кто есть, или почему не тот, за кого вы меня принимали?
— Не заговаривай мне зубы, негодяй. Скажи для начала: почему ты рыщешь по округе и исподтишка нападаешь на невинных людей вроде меня? И что ты намерен сделать с моей лошадью?
Вид у Кобба был настороженный, но отнюдь не виноватый. Его грудь тяжело вздымалась, словно каждое слово, что он произносил, причиняло ему боль.
— Не понимаю вас, сэр. Меня интересуют только мои вещи. Тот саквояж, что вы забрали. Я должен получить его назад, ибо там лежит то, что имеет для меня большую ценность. Как видите, мне нужно переодеться, а деньги, их и было-то немного, у меня закончились. Все, что у меня осталось, находится в саквояже.
Он помолчал, глядя на
— На мой взгляд, вы не из тех, кто отказывается возвращать имущество законному владельцу, но именно это вы сейчас делаете. В общем, я не виню вас за то, что вы не поверили мне во время нашей первой встречи. Откуда вам было знать, что я не грабитель? А возле вашей лошади я стою потому, что пришел сюда в поисках вас. Хотел еще раз попросить, чтобы вы вернули мою сумку.
— Как вы узнали, что это моя лошадь?
— Я ждал у ворот Астли и видел, как вы уезжали. Я не хотел останавливать вас возле дома, где нас могли увидеть те, кто представляет для меня угрозу, и решил дождаться вашего возвращения здесь. Но вероятно, задремал, потому что так и не заметил, как вы проехали мимо. К счастью, я увидел вашу лошадь и предположил, что вы должны скоро вернуться.
Откровенность Кобба не убедила Джошуа. Напротив, у него вызвало подозрение то, что тот слишком уж печется о своем саквояже. Может, там спрятано ожерелье? Хотя он перерыл весь саквояж и украшение не попалось ему на глаза.
— Если вы так откровенны, тогда почему не скажете прямо, зачем только что набросились на меня, ударили по голове и связали?
— Клянусь, ничего подобного я не делал.
— Разве это не ваше убежище на склоне?
— Мое. Но я бываю там только по ночам. Днем не рискую, боюсь попасться на глаза владельцу сарая.
— Но, если не вы, тогда кто напал на меня сейчас?
Кобб взглянул на постройку, из крыши которой шел дым — видимо, лестница все еще горела.
— К сожалению, не могу знать. Возможно, кто-то принял вас за меня. С некоторых пор моя жизнь в опасности. Уже не первый раз другие страдают вместо меня.
Джошуа не верил Коббу, но ему хотелось послушать, что тот скажет. Он по-прежнему подозревал, что это Кобб напал на него — уже одно то, что тот сейчас был здесь, доказывало его вину, — но ни в лице последнего, ни в его поведении не было ничего настораживающего. Напротив, плачевный вид Джошуа вызвал у него искреннее недоумение. Более того, вновь встретив Кобба, Джошуа убедился, что тот очень слаб и едва держится на ногах. В таком состоянии он вряд ли мог спрыгнуть с сеновала, избить его и поднять в воздух на двадцать футов от пола. Возможно, прежде чем осуждать Кобба, все-таки следует его выслушать, решил Джошуа.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что ваша жизнь в опасности?
— Убили Хора. Вместо него я должен был идти на ту встречу.
Наконец-то Джошуа получил то, что хотел: Кобб подтвердил его подозрения.
— Почему вы так уверены, что умерший был Хором?
— Я все объясню при одном условии.
— Говорите.
— Как я уже сказал, я нахожусь в крайней нужде. У меня нет денег даже на то, чтобы удовлетворить свои самые простейшие потребности. Мой саквояж — мое единственное спасение. Дайте слово, что вы немедленно вернете мои вещи, и я отвечу на все ваши вопросы.