Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос
Шрифт:
Когда тетушка Елена, без вопросов и объяснений, взяла меня в маленький старинный храм Афродиты, стоявший на верху цитадели фасадом к Эгейскому морю, я ни за что не хотела покидать его дворик и войти внутрь: сердце мое колотилось, я была так напугана, что едва могла держаться на ногах. Она ждала — непринужденно и терпеливо, улыбаясь под своим вдовьим покрывалом. Был чудный весенний день; свежий ветер с суши гнал белые пятна по кобальтовой поверхности воды, подернутой рябью, солнце было нежданно жарким, обжигало мне щеку. Все блистало, сияло, кипело ключом. «Так чего же я боюсь?» — подумала я и, когда мое настроение переменилось, сказала тетушке Елене:
— Все в порядке. Я готова, — и мы вошли.
После весеннего солнца в храме было прохладно
57
Литания — молитва, которая поется или читается во время торжественных религиозных процессий.
— Что я должна делать? — прошептала я.
— Слушать. Молиться. Ждать.
Я опустилась на колени, не сводя глаз с огромного образа взошедшей на престол богини. Казалось, она плыла в воздухе над алтарем — божественная, величественная, воистину Царица небес! Я глядела, потрясенная, на густые волосы, струящиеся от цветочного венка, на белое льняное одеяние с затейливо вытканной каймой и узором из золотых звезд. Глаза богини, казалось, смотрели прямо в глаза мне; мягкая, загадочная улыбка играла на ее устах.
58
Киферея — прозвище богини чувственной любви Афродиты, образованное от названия одного из центров ее культового почитания — о. Кифера.
59
Перевод В. Вересаева.
Между тем жрица начала длинную молитву. Я снова неожиданно для себя ощутила странное чувство невесомости — мне казалось, будто меня возносит ввысь тонкий поток прозрачного, ослепительного воздуха. Но вот наконец я парю в бесконечном пространстве. Глянула вниз — подо мной лежит многоцветный, блистательный, загадочный мир людей. Вдали, точно волны, бьющиеся о какой-нибудь отдаленный берег сновидений, то вздымается, то спадает голос жрицы:
— О Афродита? Боги земные и подземные признают твою верховную власть. Твоя рука, богиня, пускает звезды по их небесному пути, зажигает свет Луны и Солнца. По твоему повелению вслед за зимой наступает весна, твоей всемогущей силой дуют ветры, прорастают семена, набухают и лопаются почки, вырастает высокая пшеница, наливается виноград, из которого сделают доброе вино. Ты даруешь зверю и птице встречу с себе подобными; твоя могучая божественность зажигает искру страсти во всех живых существах по всему свету! На все твоя воля, куда и где зарониться искре любви —
Голос смолк. У меня в ушах стояла странная звенящая тишина. Казалось, богиня становится все ярче, объятая холодным неземным ореолом, точно полная луна. Мне почудилось, будто у нее зашевелились губы. Я услышала свое имя — произнесенное тихо, с любовью, повторенное несколько раз. Так, должно быть, горячо любящая мать обращается к своему любимчику, балованному дитяте.
— Я здесь! — прошептала я. — Я здесь!
Слезы застлали мне глаза, холодный страх в моем сердце растаял. Я склонила голову в немом восхищении. От восторга мне хотелось петь — слова так и возносились ввысь, что стаи ярких перелетных птиц, несущиеся на юг в лучах солнца над зелеными полями и голубым сиянием моря.
…Когда я наконец подняла глаза, все вокруг было покойно и тихо. Жрицы с прислужницами и след простыл; священный огонь еще курился над высоким алтарем. Богиня по-прежнему взирала на меня с высоты, озаренная нежной, загадочной улыбкой. Но теперь-то мне было ясно видно, что это всего лишь образ — из дерева и искусно расписанного воска, в парике, богатых одеяниях, убранный драгоценными камнями. Видение, радужное сияние бесследно исчезло, как если бы его никогда не было. Свечи мерцали: две женщины средних лет тихо молились возле бокового святилища. Старец, продававший ладан, священные образки и небольшие жертвенные предметы, дремал за своим столиком.
Теперь мне было ясно, что богиня являлась мне. Воплощенная в виде образа, который сотворили люди, чтобы приветствовать ее, она позвала меня по имени, приглашая служить ей. Эти ясные слова по-прежнему пробегали в моей голове, рисуя завораживающие ритмы и узоры. Как мне служить Ей? Как мне благодарить Ее? Как еще — кроме возлелеяния в себе драгоценного дара, которым она меня наградила? Священнодейством песни. Сладостной агонией творчества. Крылатые слова, как сказал Гомер, но до сих пор эта фраза ничего не значила для меня. Но теперь-то, теперь я знаю: я вижу! Я познала взлет в сиянии, познала быстрокрылую, словно птицу, красоту. Вдохновение, говорили мне, является весной — холодной, ясной, пробуждающей весной, за которой наблюдают музы. Ныне эта весна зажглась и в моем сердце, приобретя обличье вечно меняющегося течения. Все мне в новинку, все изменилось; врата моего сознания открылись в неведомую, невообразимую страну.
Эта буря в моем сердце, конечно, улеглась, но в нем осталось глубокое, негасимое сияние. «Все на свете возможно, — подумала я, а затем — с удивлением для себя — открыла: — Я не боюсь. Мне больше не нужно бояться» — и улыбнулась, прищурившись: послеполуденный мир, земная и небесная суть моего бытия доверчиво сомкнулись вокруг меня. Тетушка Елена взяла меня за руку, и мы вместе вышли на солнечный свет.
Несколько дней спустя тетушка Елена сказала как бы невзначай:
— Дары богини могут быть опасны, Сафо.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я, скорее любопытствуя, чем тревожась.
— Я имею в виду, — тетушка Елена помедлила с ответом, — что некая часть твоего внутреннего «я» потеряна. Ныне и навсегда. Того, с чем ты распростилась, тебе уже не вернуть. Разве что — ценой, заплатив которую тебе не остаться в живых. Стоит ли это такой жертвы, решать тебе одной.
— Стоит, — доверительно сказала я, сияя от наслаждения.
— И я надеюсь на это, милая. И я надеюсь.
Мне потребовалось почти сорок лет, чтобы понять всю силу этих слов.
А тогда я сказала, не до конца понимая зачем:
— Тетушка Елена, а сами-то вы во что верите?
Уголки ее губ изобразили знакомую многозначительную улыбку.
— Я верю в то, что у меня достанет силы выжить, — ответила она, а затем неожиданно добавила: — Ты пообещаешь мне одну вещь?
— Конечно.
— Что бы ни случилось, не суди меня слишком строго. Постарайся понять…
— Обещаю, — удивленно сказала я. — Но что?!