Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос
Шрифт:
(Тут я подумала: а ведь врач одобрил бы этот анализ. Мы провели много времени, анализируя клинический метод. Почему бы не применить его к рассудку так же, как и к телу? Но мне не следует забывать о тройном золотом правиле для врача: опиши симптомы — распознай болезнь — назначь лечение. Самая трудная часть задачи мне еще предстоит.)
Когда ко мне вернулась физическая сила, у меня началась череда кричащих, необыкновенно живых мечтаний о плотских утехах, ни в коей мере не похожих на то, что я испытывала прежде. Днем я — с апатией, которую относила на счет своей болезни, — размышляла о том, что бы еще сделать ради оживления
Я пугалась этих снов — и тосковала по ним, жила бесконечной, горячей жаждой плотского желания. Во сне чужеземец ласкал мое тело— и переставал быть чужеземцем. Черта, разделяющая сновидение и действительность, оказалась все более размытой. Я пыталась сыскать оправдание тому, что меня тянет на рынок, к гавани, к прибрежным тавернам — туда, где я могла любоваться молодыми, сильными, ловкими, точно у животных, мужскими телами, блестящими изгибами туловища, мускулами, что наливались и скользили под потемневшей на солнце кожей. Я проживала день за днем в невысказанных фантазиях сладострастия.
Но это медленно поднимавшееся возбуждение в конце концов должно было найти какой-то выход, не знаю, было это простым совпадением или нет, но я изумляла всех вокруг — балансируя на грани открытого скандала — тем, что плодила несметное множество самых непристойных и оскорбительных стихов. Я выставляла на всеобщее посмешище плотские страсти Андромеды, Горго и всех членов их кружка с невиданной и неслыханной откровенностью, которая вызывала смех в тавернах и вгоняла моих друзей в краску. «Как она дошла до такого? — говорили они. — Это на нее так не похоже!»
Я помню, как Мега причитала: «Но ведь я никогда не слышала таких слов от тебя в жизни, а теперь ты не стесняешься употребить их в стихах открыто! Не понимаю тебя, Сафо! За что ты унижаешь нас, почему губишь саму себя?» Зато Алкей, который уже возвратился из беотийских странствий (от непомерных возлияний у него появилась небольшая дрожь в руках и отчетливая сеть прожилок на носу и вокруг глаз), сказал так: «Поздравляю тебя, Сафо. Наконец-то ты стала сама собой. Лучше поздно, чем никогда».
И все-таки, как бы там ни было, скандала мне удалось избежать. Чем более вызывающим было мое поведение, тем с большим безразличием относилось ко мне общественное мнение. Я теперь понимаю, что была на удивление слепа к тому негодованию, которое сеяла среди людей различных сословий и политических взглядов в Митилене. Похоже, я откровенно пренебрегала любыми неписаными законами, благодаря которым держится и не расползается ткань нашего сообщества. То обстоятельство, что мое собственное поведение было ничуть не лучше, чем у героев — вернее, жертв — моих стихов, никого не беспокоило, более того, казалось забавным. Зато мои вызывающие жесты — стихи, достойные базарной торговки, — виделись нетерпимыми, и хуже всего то, что я оставалась знатной горожанкой, о чьих поступках будут рассказывать из уст в уста в любой лавке цирюльники от Милета до Сиракуз. Интересно, дошло ли это до Фаона?
Я снова возвращаюсь к своему брату и его безрассудному увлечению
Когда мне бросали упрек, я неизменно ссылалась на необходимость защиты семейной чести. То, как Харакс бросался деньгами, было скверно само по себе, а мысль о том, что бывшая рабыня и блудница прибудет в Митилену в качестве его супруги, и вовсе не укладывалась у меня в голове. Единственным, что могло бы подтолкнуть брата к разрыву этой унизительной и разорительной связи, было только публичное осмеяние. (Я как будто слышу, как злорадствует он теперь, когда мы поменялись местами.)
Но даже тогда у меня возникали глубокие сомнения, верные ли я предпринимаю шаги. Мой брат и впрямь не женился на Дорихе (она же Родопис, или Розовощекая, — под этим именем ее знает теперь любой корабельщик, который ходит в дельту Нила), только думается, стихи мои тут ни при чем. Оглядываясь назад, начинаешь понимать, что Дориха просто-напросто устала от него (кто мог бы за это обвинить ее?) и возмечтала о чем-нибудь получше, нежели этот безобразный виноторговец далеко не юных лет, и к тому же уроженец острова. Судя по той славе и богатству, которого она достигла — не каждая блудница может посылать пожертвования в Дельфы, — она прочила себе совсем иное замужество.
Этот день обещал быть таким же, как и любой другой. Я — маленькая худющая седеющая женщина, уже оправившаяся после болезни, но по-прежнему носящая ее печать, — медленно шагала по набережной Митилены. Старец, облокотившийся о швартовую тумбу, с любопытством смотрел, куда это я иду одна, без спутницы (еще скандал, который посмакуют мои друзья-аристократы!). Глаза у него были печальные, выцветшие, затуманенные, — сколько всего на свете пришлось им повидать! Рифы, омываемые гонимыми в ночной тьме волнами, Полярную звезду, танцующую над мачтами, пока люди на палубе бормочут проклятья и молитвы…
Он приветствовал меня очень уважительно, держась при этом с большим природным достоинством — это было очень трогательно и впечатляюще. Он просил у меня прощения, что дерзал обратиться к столь знатной особе, но скорбь пересилила его скромность. Его любимый сын утонул десять дней назад; выброшенное волнами на берег тело было предано погребению со всеми положенными покойному почестями, но… И здесь старец заколебался, сцепив сухопарые пальцы: он не знал, что сказать дальше.
Я улыбнулась, догадываясь, с чем он ко мне обращается.
— Вы хотите, чтобы я сочинила ему эпитафию, — сказала я.
Он утвердительно кивнул, по-прежнему не веря, что я соглашусь.
— У меня есть деньги, — сказал он. — Я заплачу, сколько положено. Сыновья моих сыновей и впоследствии их дети будут помнить Пелагона, на чьем гробовом камне будут высечены слова, написанные величайшей поэтессой, которую мы знали. Для нас большая честь стоять в вашей тени, госпожа Сафо.
— Ну тень у меня, прямо скажем, короткая, — сказала я, смеясь; это тронуло меня больше, чем я сама себе готова была в том признаться. (Но вот вопрос: обратился бы он ко мне вообще, если бы от моего имени не попахивало скандалом?)