Смех баньши

Космолинская Вера Петровна

— Знают, — заверил его Бедвир.

— А вы пробовали? — подозрительно прищурился Бран.

— Нет, а зачем? — спросил я с видом невинного простодушия, уж очень потешно они переглядывались со священником, чуть друг другу не подмигивая.

Прищуренные глазенки Брана моментально широко распахнулись. Взгляд был красноречив и одновременно совершенно непереводим. Что-то вроде: «все тут свихнулись, кроме меня!»

— Если знаете, где это, то поторопитесь, — сказал друид вслух ничего не выражающим тоном.

— Минутку, — сказал Гамлет. — А если туда еще такие же

умные придут на стражу? Перебить их всех, что ли?

Бран тихо фыркнул себе под нос, запустил под хламиду коричневую лапку, покопался и вытянул оттуда какой-то амулет на засаленном кожаном шнурке. Он снял его с груди и показал нам. Почерневшее серебро изображало зверски перекрученную в жестоком припадке фантазии автора некую птицу.

— Это знак Мерлина, — молвил Бран внушительно. — Действуйте его именем.

Выходит, птичка оказалась соколом-Мерлином.

— А кроме нас это кому-нибудь понятно?

Мой вопрос повис без ответа.

— Разберемся, — заторопился Олаф, видя, что друида сейчас хватит удар. — Пошли.

Он выхватил у него из рук несчастную птицу, и мы отправились в свой почетный караул у персонального мавзолея королевского меча, не подлежащего преждевременной эксгумации.

Город был заброшен, пылен и пустынен, но не то чтобы окончательно.

То тут, то там, попадались жидкие кучки меланхоличных субъектов, стерегущих покинутое имущество от возможных мародеров. Всюду кто-то был. Возможно, кое-кто из них стражами только притворялся, но это не наше дело. У Церквушки же На-курьих-ножках — Бран был прав — не было никого, кроме надрывающегося на толстенной цепи лохматого пса. Заходи, кто хочет — если хочет лезть через забор или догадается свалить ограду лбом с разбега. Но мы решили отнестись к беспечным британцам по-доброму, вскрыли замок на калитке без сильных для него увечий любимой отмычкой Фризиана и вошли в тенистый дворик, где одиноко торчала шишкой на ровном камне рукоять священного меча.

Фризиан решил, пока нет посторонних свидетелей, проверить свою гипотезу с кнопкой в форме наковальни, выбитой на алтаре в форме той же наковальни. Однако что-то у него не заладилось.

— Заржавел, — неодобрительно заключил он наконец и отошел от камня, махнув рукой и скорбно наморщив нос. — Ну кто ж так делает? Под открытым небом? Полная глупость.

— Здорово будет, — размечтался я, — когда они раскурочат камень и обнаружат только ржавые останки. Веселья будет море.

— Какая разница? — пожал плечами Олаф. — Это же только символ.

— Конечно. Но для всей ли толпы, которой это покажется дурным знаком?

— А я вообще не думаю, что все дело в этой кнопке, — заявил Гамлет. — Неужели, Галахад, ты воображаешь, что ты первый, кто ее нашел?

— А почему бы и нет? Сам знаешь, когда люди верят в колдовство, искать какие-то кнопки им кажется невоспитанным. По-твоему, ее кто-нибудь искал, чтобы найти?

Олаф фыркнул.

— Я бы на их месте все равно поискал. Но не на виду у других, конечно…

— Чушь собачья, — напрямик заявил Гамлет Фризиану, и вполне резонно, на мой взгляд: — Вся эта вера всегда для кого-то только игра.

— Может,

в этом и смысл? — предположил я. — Следующим королем должен был стать тот, кто знает этим играм цену, кто не проникается их духом?

— Поздно, — сказал Фризиан. — Коррозия металла — это вам уже не колдовство и фокусы.

Я кивнул.

— А жаль.

— Ну вот, — вздохнул он. — Тут тоже скучно…

— Можно поговорить с «Янусом», пока никто не слышит, — предложил Олаф. — Пожаловаться на скучную жизнь в примитивном обществе. А у них там вообще одни чайки. Так что нам справедливо ответят, что мы нагло зажрались. Надо бы их оттуда скоро вытащить проветрить мозги, а то совсем скиснут. Как-то без энтузиазма они отзываются о своих последних успехах.

— По крайней мере, могут передать нам какую-нибудь музыку, — ненатурально оживился Фризиан.

— Обойдешься, — занудствовал Олаф. — Чем меньше анахронизмов, тем лучше. Лучше сходи за своей адской гончей. Натравим ее на этого пса снаружи и посмотрим собачьи бои.

— Тогда уж лучше вернуться туда, откуда мы пришли, — заметил я.

— Не опошляй, — буркнул Олаф. — Иди лучше выдерни эту штуку из камня, а мы посмеемся.

— Сам выдергивай.

— Кстати, — сказал Гамлет.

— Что? — спросил я.

— Заткнулась собачка-то, снаружи.

— Да? — удивился Олаф, сосредоточенно прислушался и нахмурился. — И правда… Давно?

— Не знаю. Просто вдруг подумал — молчит.

Мы еще немного послушали, поднялись с удобного вросшего в землю надгробия и с молчаливым согласием отошли в тень, проверяя, легко ли выходят мечи из ножен — за оградой послышались приглушенные недовольные голоса. Затем после некоторой паузы незапертая калитка хлопнула внутрь, и вошли Бедвир и Дерелл, держа перед собой обнаженные мечи. За ними с лицом мрачнее тучи показался Кей, со сдвинутыми бровями и раздраженно сложенными на груди руками. Его меч покоился в ножнах.

— Эй, — напряженно позвал Бедвир, не сразу найдя нас взглядом.

— Здесь, — откликнулся Олаф, и мы вышли на свет. — Что это с вами?

Олаф имел в виду их настороженность, но они не поняли.

— Пришли смениться, — буркнул Кей, багровея. — Мы вышли из игры, — объяснил он свое раннее появление.

— Как печально, — неискренно вставил Гамлет. — А что случилось?

Глаза Кея бешено сверкнули.

— Ублюдок из Корнуолла! — прорвало его. — Я бы победил, но у меня вдруг сломался меч! Не знаю, как это могло случиться. Проделки Лотианской ведьмы, не иначе! Черт, черт, черт знает что!.. — Кей затопал ногами.

— Эй, тихо, а при чем тут она? — спросил я недовольно. — Родство родством, но Лотиан от Корнуолла лежит далековато.

Кей на мгновение зажмурился.

— Лотиан Лотианом, но с племянничком она всегда заодно. Родство душ называется. Про любовь врать не стану, ненавижу сплетни. А Кадор с Лотом так бы не благодушествовали. Может, они вообще все заодно?

Дерелл деликатно откашлялся, тревожно поглядывая из-под лежащих вповалку иссиня-черных прядей.

— Послушайте, а зачем вы убили собаку? — ненавязчиво спросил он.