Смелая жизнь
Шрифт:
Надя не заставила повторять приглашение. Через минуту она была уже на улице и вместе с обоими спутниками храбро зашагала по грязной кривой улице Гродно.
Путь их оказался недолгим. Не больше как через какие-нибудь четверть часа бравый усач, отрекомендовавший себя корнетом [25] Линдорским, и оба его юных спутника подошли к большой корчме, стоявшей на самой середине городской площади.
Еще на пороге вновь прибывшие были оглушены звуками самой отчаянной и безобразной музыки. Тут пищала волынка, пилила скрипка, бренчала гитара, трубил рожок, похожий по звуку на рог горниста, и все это покрывалось отчаянным гулом турецкого барабана.
25
Корн'eт –
Громадные клубы табачного дыма мешали видеть, что делалось в корчме. Вскоре, однако, глаза Нади немного привыкли к этому серому туману, стоявшему сплошным столбом в горнице, и она могла рассмотреть целую толпу снующих, прыгающих и пляшущих под эту безобразную музыку людей.
Они, со своими разгоряченными от вина и пляски лицами, окруженные облаками дыма, скорее походили на чудовищ или исчадий ада, нежели на обыкновенных смертных.
Один из них, великан по сложению, быстро подскочил к Наде и, прежде чем девушка могла опомниться, схватил ее за руки и вовлек в круг танцующих.
Но корнет Линдорский, зорко следивший за обоими юношами, взятыми им под свою защиту, бросился на выручку Нади и не без усилий вытащил ее обратно из круга.
А толпа, глядя на эту сцену, ревела от хохота как безумная.
С трудом корнет Линдорский и его юные спутники пробили себе дорогу и очутились наконец на пороге крошечной комнатки, которую занимал ротмистр Казимирский.
Это был еще нестарый мужчина с румяным лицом и живым взглядом острых серых глаз. Холеные с проседью усы его были молодецки завиты в колечки. Полные губы улыбались приветливо и мягко. Как он, так и корнет были поляки, которых среди офицеров полков, стоявших на западной границе, в особенности, однако, в Коннопольском полку, было тогда много.
– Чем могу служить пану наместнику? – обратился ротмистр с изысканной вежливостью к Линдорскому на польском языке.
– Вот, господин ротмистр, – отвечал тот, – я привел к вам моего юного друга, пана Юзефа Вышмирского. Его дядя, известный вам пан Канут, во что бы то ни стало добивается чести видеть юношу под вашей командой, на службе в славном коннопольском эскадроне.
– Добже (хорошо), – произнес Казимирский с ласковой улыбкой и кивнул молодому Вышмирскому.
– Чем могу служить пану? – снова обратился он к Наде, приняв и ее за молодого поляка.
– Я тоже добиваюсь чести поступить в ваш полк, – отвечала храбро по-русски молодая девушка.
– Но ведь вы уже казак, если меня не обманывает зрение, – произнес ротмистр тоже по-русски, бросая на Надю один из своих пронизывающих взглядов.
– О нет, я казак только по одежде, господин ротмистр, – поторопилась ответить та. – Моя фамилия Дуров, я русский дворянин и еще нигде не числюсь.
– Прекрасно! – произнес, покручивая свои выхоленные усы, Казимирский. – Отныне вы оба будете у места. – И, переведя взгляд с Нади на Вышмирского, добавил: – Вы оба будете служить во вверенном мне эскадроне уланского Коннопольского полка. Мы далеко не прочь приобрести таких славных рекрутиков, не правда ли, пан наместник?
– Совершенно верно, господин ротмистр, – ответил тот.
Судьба Нади была решена.
Она горячо поблагодарила Казимирского и вышла из адской корчмы, где все еще бесновалась, шумела и плясала обезумевшая в своем диком веселье толпа.
– Не знаю, как благодарить вас, господин корнет, – очутившись снова на улице, обратилась Надя к своему старшему спутнику.
– Не стоит, молодой человек, – произнес ласково Линдорский. – Служите только хорошенько, чтобы вполне оправдать
Но юный пан Юзеф, казалось, нимало не разделял этой радости. Его тонкое, прекрасное лицо было полно не то задумчивости, не то грусти. Синие глаза смотрели спокойно и равнодушно. Алые губы были плотно сжаты. Он оставался, очевидно, совершенно безучастным и к словам корнета, и к своей новой участи – этот красавец мальчик.
– А знаете, юноша! – неожиданно произнес Линдорский, обращаясь к Наде. – Ведь нам с вами надо бы чем-нибудь ознаменовать столь блестящее и скорое устройство дела. Можно сказать, что вы по щучьему велению попали в лучший из наших конных полков. За это следовало бы сорвать с вас порядочный куш…
– О, что касается этого, – поспешила ответить Надя и неожиданно смутилась, – то… я… я… увы! Смею только бесконечно благодарить вас, господин корнет… так как… – И она окончательно замолкла, растерянная и красная как рак.
И было от чего смущаться бедной Наде. Она поняла слова наместника буквально. Следовало отблагодарить его так или иначе: распить с ним, по тогдашнему обычаю новобранцев, бутылку-другую старого, хорошего вина, а между тем в кармане ее слабо позвякивали лишь два оставшихся червонца – последняя капля прежнего богатства. Их вряд ли бы хватило на самый скромный ужин с наместником.
Последний искренно расхохотался при виде смущенного и испуганного лица Нади. Улыбнулся, очень вяло впрочем, и юный красавчик Юзек.
Надя окончательно смутилась и растерялась от этого смеха.
– Ха-ха-ха! Нет, слышите ли? Это бесподобно! – хохотал Линдорский. – Юзеф, мой мальчик, нет, каков! Он принял мои слова за чистую монету!.. Но успокойтесь, дитя! Вы не так меня поняли. Ей-богу! Пан Линдорский не берет взяток… Это было бы не по-солдатски, черт побери!
Я жду от вас вознаграждения несколько иного рода. Видите ли, – разом делаясь серьезным, заговорил он, – я – большой приятель пана Канута, дяди этого молодчика. – И он скосил глаза в сторону Вышмирского. – И пан Канут просил меня поберечь его племянника. Он, в сущности, такой же ребенок, как и вы, не во гнев вам будь сказано, господин казак. А поэтому не согласитесь ли вы в походе да и на стоянках составить общество моему юному другу? Все же вдвоем ему будет не так скучно. Он, собственно говоря, прекрасный малый. Сердце у него золотое. Только ужасно не по нутру пришлось ему походное житье. А что поделаешь, когда у дядюшки Канута свой собственный взгляд на это дело? Видеть племянника кавалеристом – мечта его жизни. Вы, Дуров, молодчина хоть куда, это видно по всему, и выглядите много отважнее нашего неженки. – Тут корнет ласково подергал нежное ушко Юзефа. – Послужите же ему примером в стойкости и отваге. И то, и другое необходимо как в мирное, так и в военное время. Помогите ему, Дуров, и я буду вам признателен за это. У вас такое мужественное, энергичное, несмотря на юность, лицо; вы, вероятно, храбры и выносливы, как спартанец. Сделайте из Юзьки такого же спартанца, и вы отплатите мне сторицей за мою ничтожную услугу, оказанную вам. Поняли ли вы меня, мой мальчик?
– Понял, господин корнет, и не замедлю исполнить ваше желание, – бойко отвечала Надя, с самым веселым видом глядя в лицо корнета.
Вся грусть девушки разом куда-то исчезла: ей было и весело, и смешно в эту минуту. И в самом деле, не забавную ли шутку сыграла с ней проказница судьба? Ей, слабенькой, юной девушке, доверяли на попечение большого мальчика, почти юношу, вверяли его ее охране и защите… О, если бы он знал, тот же корнет Линдорский, какого покровителя приобретал в ее лице красавчик Юзек! И это пустячное обстоятельство вдохнуло, казалось, новый запас энергии и бодрости в юное и смелое существо Нади.