Смерч навстречу. Даром
Шрифт:
— Это, знаете, привет из детства. В детстве все кажется вкуснее, — рассуждала Дарья тоном старушки, убеленной сединами. — Поэтому от того, что пробовал в детстве, ожидаешь большего.
Поляков дожевал кусок тающего во рту пирожного с нежной сердцевинкой и был вынужден признать, что, да, в ее словах была доля правды. Безе любила мама и часто покупала в кондитерской неподалеку. Это было в далеком Давно. Паша из него помнил мало, но это были яркие и солнечные воспоминания, где папа и мама были счастливы. Они хранились где-то глубоко и сейчас всплыли,
— И как? — Паша мотнул подбородком в сторону картошки.
Дарья пожала плечами:
— Ничего особенного. Мама делала сладкую колбасу из Альпен Гольда, молока, масла, сахара и дешевых печенек. Никогда больше ничего подобного не пробовала.
— Давай сделаем.
Даша посмотрела на него так, будто ей предложили на выбор две волшебных палочки: одну красную, другую синюю. Обе рабочие, но без инструкции по применению.
— Ну а что такого сложного? Не прямо сейчас, но все ингредиенты не далее как сегодня я видел в магазине.
— Так все равно не получится, — тоном ослика Иа заметила Дарья.
— Не попробуешь — не узнаешь. Заедем завтра с работы в магазин и все купим. Хочешь?
— Не знаю.
Почему-то Паше показалось, что в этом ответе было больше искренности, чем во всем, сказанном девчонкой сегодняшним вечером. Глупости, конечно. Учитывая ее лицедейские таланты, эти слова с равной вероятностью могли оказаться как правдой, так и лютой ложью. Как и в любые другие, сказанные сегодня или раньше.
Но почему-то Пашу это не пугало и не отталкивало. Заводило — да. Будило азарт. Требовало экспериментальной проверки. Археологических раскопок в поисках истины. Главное — вместе с Дарьей.
В напряженном молчании, которое маскировалось под непринужденное поедание десерта, Даша потянулась за следующим пирожным — корзиночкой с кремом. Корзиночка с кремом — это вызов для едока. Особенно, если к ней не прилагается ложечка. А Дарья Владиславовна не из тех, кого останавливают сложности.
В общем, очень скоро взбитые сливки — или чем там пользовались кондитеры? — украсили Дашин нос, уголки рта и даже подбородок. Поляков крепился, но в конце концов и не удержался и заржал.
— Испачкалась, да? — переполошилась девчонка, пытаясь стереть, но только размазывая крем по лицу.
— Подожди, — Паша выбрался со своего места и присел перед ней на корточки.
Его голова казалась напротив сидящей испачканного лица, и тут до Паши дошло, что стирать крем ему нечем. Из того, что принято использовать, типа салфетки, платочка, прочих признаков цивилизации. Поэтому он бесхитростно слизнул крем с носа застывшей каменным изваянием Дарьи. А потом сцеловал с подбородка, уголков губ и, чтобы уж дважды не вставать — и не садиться, поцеловал сами губы. Сладкий рот, хранивший ванильный аромат взбитых сливок. Паша прихватил зубами эту чертову нижнюю губу, пытаясь понять, что заставляет ее
Стоять на корточках было неудобно, и Кощей опустился на одно колено, как средневековый рыцарь. И на то колено, которое не опустилось, перетянул безропотную девчонку, податливую, как глина в руках скульптора. Или гитара в руках музыканта. Хотя твердолобый и приземленный Пашка был далек от искусства от слова совсем.
— Паша, — тихий голос вывел его из состояния транса. Но так, ненадолго. Чтобы погрузить еще глубже. — Паша! — в интонация слышалась просьба, и Кощей усилием воли выдернул себя из нирваны.
— Да?
— Мне нужно сегодня поработать. Я как дура проспала почти все время, как от тебя приехала. А у меня уже сроки по паре работ поджимают.
«Сроки поджимают» — эти слова Кощей понимал. Хотя прямо конкретно сейчас понимать не хотел.
— Если мы продолжим, я уже ничего сегодня не сделаю.
Да и хрен с ним!
Тут Паше пришлось сделать над собой еще одно, просто невероятно героическое усилие, такое, что он прямо загордился весь от собственной щедрости.
— Хорошо, — сказал он, стараясь не показывать, насколько у него сбито дыхание. — Давай ты поработаешь, а потом мы продолжим.
— Это не пять минут. И даже, наверное, не час.
— Я подожду.
— Мне будет сложно сосредоточиться в твоем присутствии.
Это было почти признанием в любви. Разве Кощей мог отступить после этого.
— Я поеду домой. А как только ты закончишь, позвонишь ко мне, и я вызову такси.
— Это может быть поздно, — упрямилась Дарья. Испугали ежа голым задом. Голым задом нашего ежа не испугать. Только возбудить.
— Значит, возьмешь с собой одежду на завтра. И что там тебе еще нужно будет на работу.
— Ты правда будешь ждать?
Поляков чувствовал себя чемпионом по разрыву шаблонов международного класса.
— Очень, — заверил он.
— Ладно.
Глава 5. Дарья
Вот что умеет Павел Константинович, так это удивить. В противостоянии «спонтанность Полякова» vs «продуманность Несветаевой» Дашина сторона терпела эпическое фиаско.
Ведь он наверняка ничего такого не планировал. Просто захотел и приехал. И разбил весь тщательно выстроенный сценарий.
И Дашин мир.
Кто был охотник, кто добыча? Даша все больше путалась: нападает она или скрывается? Соблазняет или держит оборону? Где верх, где низ? Искренность и незамутненность эмоций Кощея выворачивали ее наизнанку. Разумеется, он не играл. Он говорил и делал, что чувствовал. Другой вопрос, что эти чувства — как бабочка-однодневка. Сегодня есть, завтра от них остались одни воспоминания. А Дарья вляпывается в них все глубже, открывается, как новичок на татами.
На татами Несветаева действительно была новичком и сейчас очень остро ощущала, что соревнуется с признанным мастером на чужом поле.