СМЕРШ идет по следу. Спасти Сталина!

Юнак Виктор

Вторник, 22 июня 1943 года. Этот день немцы решили сделать праздничным днем для населения оккупированных областей и праздновать его, как «День освобождения». Во Пскове программа празднования предусматривала парад на городской площади. К полной неожиданности для псковичей в этом параде, наряду с немецкими частями, принял участие и батальон РОА.

Сначала на центральной площади Пскова состоялся митинг. Площадь вся была заполнена народом. По периметру тихо шелестели листвой русские березки. А над площадью реяли огромные полотнища немецкого фашистского знамени и русского трехцветного (бело-сине-красного) флага, который стал официальным знаменем сначала Русского освободительного движения, а затем и Русской освободительной армии генерала Власова. На трибуну вместе с Жиленковым поднялся немецкий генерал, комендант псковского гарнизона. Затем Жиленков

зачитал Декларацию права личной собственности на землю для трудящегося крестьянства, в которой германское командование объявляло об отмене рабской колхозной системы, о передаче земли в пользование трудовому крестьянству. Была музыка, речи, слезы искренней благодарности за освобождение от сталинской тирании. Вдруг вперед толпы пробился все тот же седовласый старик и, поклонившись едва не до самой земли размашистым поклоном, произнес:

– Передайте наше большое русское спасибо германским генералам за такую заботу о нас, русских крестьянах.

– Право личной земельной собственности – это логическое продолжение освободительной политики германского правительства, награда крестьянину за труд, за содействие в борьбе с общим врагом – жидобольшевизмом, – вещал с трибуны Жиленков.

Но в толпе началось шевеление, и все глаза устремились к стоящим в замкнутом каре друг против друга шеренгам русских и немецких солдат. Одинаково стройные, бойцы одновременно замирают при первых звуках парадного марша. Притихшая Псковская площадь оглашается мощной, раскатистой командой:

– Р-р-равняйсь!…

Бурный ответный трепет всколыхнул теснящиеся ряды зрителей. Поднимаются на носки, пролезают вперед, чтобы только увидеть солдат Русской освободительной армии.

Странно было видеть этих людей, которые всего два с небольшим года назад считали Сталина своим отцом, а Красную Армию – своей защитницей, восторженно встречающих новую силу, пусть и непонятную для них, пусть и прикрывающуюся пока колпаком сил вермахта. Дореволюционный трехцветный российский флаг теперь уже не воспринимался многими из них как нечто экстраординарное, а скорее как один из вариантов советской атрибутики.

Впрочем, разумеется, большинство в этой толпе было все же любопытствующих, желающих поразмышлять на тему: чем все это закончится. К Власову и власовцам население Пскова относилось, в общем, отрицательно, но случай в Стремутке, небольшом местечке в окрестностях Пскова, произошедший 2 июня, несколько смягчил эту неприязнь.

А произошло там следующее. 2 июня в час ночи на железнодорожной станции Стремутка раздался страшный взрыв, настолько мощный, что его даже почувствовали все жители Пскова, несмотря на 15-километровое расстояние. Многим почудилось, что кто-то ломится в дверь. Подбегая к двери, хозяева спросонья спрашивали: «Кто там?» Поскольку никто не отзывался, некоторые, в чем были, выскакивали на улицу. Стояла белая ночь, и над Завеличьем висело грибоподобное облако. На следующий день все узнали, что на станции Стремутка взорвался транспорт с амуницией и взрывом были разрушены многие дома в деревне, а расквартированный там батальон РОА поспешил на помощь жителям.

Товарный поезд, груженный амуницией, шел на Ленинградский фронт. Партизаны на какой-то станции ухитрились всыпать песок во втулки колес двух последних вагонов, отчего вагоны загорелись. Когда поезд проходил мимо деревни, кто-то из жителей показал машинисту, что у него происходит, а тот, зная, что везет, остановил поезд, отцепил паровоз с двумя вагонами и умчался в Псков, оставив свои остальные вагоны догорать у самой деревни. А в вагонах были не только снаряды, мины и патроны, но и фосфор. Полковник Кромиади, быстро оценив ситуацию, распустил людей, чтобы те могли оказать помощь, где можно. Власовцы работали до утра и спасли всех, за исключением одной женщины, которая была насмерть задавлена рельсой. Батальон РОА в течение первых трех-четырех дней подкармливал погорельцев, пока те не устроились в окрестных деревнях. Раненым же и контуженым оказывал помощь батальонный врач Евгений Разумовский со своими помощниками.

Принимающие парад немецкие и русские офицеры обошли ряды солдат и поднялись на трибуну. Председатель германского учреждения тут же заговорил через переводчика:

– Русские крестьяне и крестьянки! Вы собрались сегодня сюда затем, чтобы выслушать новую радостную для вас весть – декларацию о введении личной собственности на землю!

Мощный рупор разносил далеко по

площади почти каждое слово.

– Германское правительство не обещает вам молочных рек, кисельных берегов, требует лишь честного отношения к труду и делает все возможное, чтобы трудящимся жилось хорошо. Да здравствует свободный русский крестьянин!

Могучее «ура!» по команде офицеров гремит в рядах русских солдат и перекатывается в толпу. Оркестр заиграл туш.

Командир 1-го гвардейского батальона РОА, сформированной в мае 1943 года в том самом местечке Стремутка под Псковом, полковник Сергей Иванов скомандовал марш. Начальником штаба батальона был полковник Кромиади, а помощником комбата – Иван Сахаров. Все трое – эмигранты, что было исключением из общего правила формирования Русской освободительной армии. Батальонным священником, тоже исключительный случай, был архимандрит Гермоген (Кивачук), эмигрант, принадлежавший к Русской православной церкви за границей. На нашивках РОА находился не бело-сине-красный флажок, а Андреевский крест.

Начался военный парад, посвященный второй годовщине вторжения гитлеровцев на территорию Советского Союза. Таврин стоял рядом с трибуной, и его также захватил этот всеобщий радостный порыв, радостное возбуждение, которое всегда бывает у людей при виде торжественного шествия военных.

Впереди колонны шел с трехцветным знаменем в руках капитан Григорий Ламсдорф, также из эмигрантов, с двумя ассистентами-автоматчиками. Надо сказать, что многие, пришедшие посмотреть на парад, в это время даже захлопали в ладоши. И тут впервые на всю площадь из прикрепленных к столбам радиотарелок зазвучал гимн Русской освободительной армии:

Мы идем широкими полями На восходе утренних лучей. Мы идем на бой с большевиками За свободу Родины своей. Марш, вперед, сплоченными рядами В бой за Родину, за наш народ! Только вера двигает горами, Только смелость города берет! Мы идем вдоль тлеющих пожарищ В годы тяжких бедствий и войны, Приходи и ты к нам в полк, товарищ, Если любишь Родину, как мы. Марш, вперед, сплоченными рядами В бой за Родину, за наш народ! Только вера двигает горами, Только смелость города берет! Мы идем, нам дальний путь не страшен, Не страшна суровая война. Твердо верим мы в победу нашу И твою, любимая страна. Марш, вперед, сплоченными рядами В бой за Родину, за наш народ! Только вера двигает горами, Только смелость города берет! Мы идем, над нами флаг трехцветный, Льется песня по родным полям. Наш напев подхватывают ветры И несут к московским куполам. Марш, вперед, железными рядами, В бой за Родину, за наш народ! Только вера двигает горами, Только смелость города берет! Только вера двигает горами, Только смелость города берет!

И когда, уходя с площади, колонна русских солдат на ходу молниеносно берет штыки на изготовку, все тот же седой старик восхищенно притопывает ногой:

– Ай, молодцы! Вот они, наши русские-то: вместе с немцами всего добьются.

И тут он не выдержал. Выскочил из толпы, стоявшей на тротуаре, подбежал к Ламсдорфу, обнял его, как родного сына, расцеловал, а затем, со слезами на глазах опустившись на колени, припал губами к шелковому знамени.

– Наконец я снова вижу наш родной русский флаг! – воскликнул он. – Я уже думал, что не доживу до такого счастливого дня!