Смерть автора
Шрифт:
Сегодня я с 11.00 до 17.00 была в библиотеке Британского музея, где мне удалось найти уникальное издание — «Старопечатные гравюры Европы», собранные Рональдом Джейкобсоном. Эта книга вышла в свет в 1887 г. и была зарублена цензурой по обвинению в непристойности; сохранилось лишь с полдесятка экземпляров, два из которых спасли сотрудники Британского музея. Сейчас нравы смягчились, и эта книга доступна читателям, другое дело, что о её существовании уже забыли. Издание охватывает период с 1400 по 1640 г., и в нём более 90 иллюстраций. Меня в первую очередь интересуют сюжетные листы, отражающие эволюцию общественной мысли; но, пролистывая книгу в их поисках, я натолкнулась на гравюру,
Анонимный мастер тщательно прорисовал оттопыренную губу, ямку на подбородке и роскошные усы; но особенно поразили меня глаза. Они казались совершенно живыми — огромные, выпуклые, в обрамлении длинных и густых ресниц (по наивности своей эпохи прорисованных раздельно), они как будто смотрели прямо на меня, задавая мне какой-то коварный вопрос. В них лучилась насмешка человека жестокого и знающего много.
Сверившись с подписью под иллюстрацией и комментариями в тексте, я узнала, что изображённый на гравюре — Мирослав Эминович, полулегендарный герой балканского сопротивления, известный также под прозвищем «Цветочный Воевода». Милое это прозвище совершенно не даёт понятия о причине, по которой оно было дано; писать здесь, для чего применял цветы Эминович, у меня не достаёт духу. Гравюра относится к 1589 г., т. е. сделана уже после смерти Эминовича, который был обезглавлен турками. Но художественная убедительность её такова, словно автору позировал живой Эминович. Я подумала, что гравюра, вероятно, сделана с прижизненного портрета.
— Интересуетесь восточноевропейскими деятелями? — спросил у меня за спиной чей-то голос на хорошем английском. Я подняла голову от библиотечного стола. Боже…
Мне показалось, что я схожу с ума. Человек, стоявший возле меня, был точной копией того, кто глядел на меня из раскрытой книги. Разумеется, он был одет в современный костюм, в тонкую шёлковую рубашку, шея обёрнута длинным шарфом; но сходство с изображением в книге было поразительно. Те же большие, иронически глядящие глаза; та же ямка на подбородке, те же усы, не скрывающие большого насмешливого рта. Даже волосы — тёмно-русые, чуть седеющие — так же спускались на плечи, что в наше время встретишь нечасто.
— А вы что, относитесь к их числу?
Не знаю, почему у меня это вырвалось; но незнакомец, видимо, счёл мои слова удачной шуткой. Он улыбнулся.
— Иногда.
Его юмор меня отрезвил; я закрыла книгу, хотя он, конечно, не мог не видеть рисунка во весь лист. Он критически осмотрел обложку.
— Р. Джейкобсон… Не слишком доверяйте английским книгам. Я, например, предпочитаю пользоваться славянскими источниками.
Тут я заметила у него под мышкой переплетённый в линялую кожу старинный том. Что это была за книга, я рассмотреть не могла, так как на обложках старопечатных книг обычно не бывает надписей. Он улыбнулся ещё раз, повернулся и пошёл по залу.
Моя способность к спокойной работе серьёзно пострадала. Я промаялась с полчаса, пытаясь сосредоточиться на книге, и в конце концов в раздражении отложила её. Случайно ли это сходство? Ведь если портрет сделан с него, то гравюра не относится к 1589 г. Что там — и книга не относится к 1887 г.: смутивший меня незнакомец в 1887 г., вероятно, ещё лазил в сады за яблоками. Бред! Книга не могла быть подделана, это маловероятно… Я окончательно запуталась. Встав из-за стола, я окинула взглядом читальный зал. Незнакомца не было.
Не
19
Частое упоминание кириллицы в связи с «Мирославом Эминовичем из Слатины» вызвало у меня сомнения, но я проверила, и оказалось, что в раннее Новое время в Дунайских княжествах действительно пользовались кириллицей. — Прим. ред.
Волнуясь, я подошла к библиотекарю и спросила, не могу ли я узнать, кто заказывал «Мунтьянский изборник» 1643 года.
— Мне кажется, что это учёный, которого я видела на конференции, — сказала я. — Его имя… его имя не Конрад Заславский?
Имя я взяла с потолка. Библиотекарь перелистал пачку заполненных требований.
— Нет, мисс, — сказал он, — его зовут Мирослав Эминович.
— Что?
Мне показалось, что я ослышалась.
— Мирослав Эминович, мисс, и у него нет учёных степеней. Боюсь, вы ошиблись.
— Извините, — неестественно натужным голосом произнесла я и вернулась на своё место.
Не знаю, что и думать.
9 октября 1913. Я не читала раньше никогда английских газет — и, как выяснилось, зря. Я бы ни за что не взяла в руки старый номер «Таймс», валявшийся в холле у моей квартирной хозяйки, если бы мне не пришла нужда обернуть обложку одной из моих книг. Совершенно случайно я бросила взгляд на измятые страницы и увидела два слова, ошпаривших меня, как кипятком:
«Мирослав Эминович»
Я поспешно разгладила газету и прочла:
«…Мирослав Эминович, близкий друг Моппера, претендующий на роль прототипа героя…»
Я выронила газету из рук. «Мирослава боярина» я читала года два назад в немецком переводе, весной этого года познакомилась с оригиналом. Всё это не лезет ни в какие ворота. Он был в библиотеке или не он? Скорее всего, он, вряд ли в Лондоне так много людей по имени Мирослав Эминович. Описание внешности Мирослава в романе, однако, не подходит ни под того Эминовича (на гравюре), ни под этого… что это я! Тьфу! То есть оба Эминовича не подходят под описание. Но сходство между ними самими поразительно. С другой стороны, деяние того, исторического Мирослава Эминовича по прозвищу Цветочный Воевода, таковы, что он запросто мог послужить прототипом героя, выведенного в романе. Сплошная путаница! Сплошные Эминовичи! Ничего не понимаю…
Я прочла заметку от начала и до конца, но ничего из неё не извлекла. Там всего-навсего сообщалось, что Эминович посетил премьеру кинофильма «Мирослав боярин» и улизнул от журналистов после окончания показа. Я задумалась…
Заметку я вырезала ножницами и вклеила в чистую тетрадь. Кажется, я начинаю вести дневник — по примеру мопперовских героинь.
Заметка из Pall Mall Gazette
от 11 октября 1913 года