Смерть цвета бейсик

Прост Александр

Стройная была система. «Хермитаж» тянул из бюджета, мы, русские девочки и американские менеджеры, воровали у «Хермитажа». Субподрядчики, прорабы и работяги старались стянуть у нас все что под руку придется, от мешка штукатурки и шпателя до вагонов с металлопрокатом. К таким как Дейв сходились ручейки, пригубленные всеми нами, но вполне полноводные. Все эти сертифицированные производители, включенные в реестр. Трубы, сделанные именно теми, краски — именно этими. Конструкторские бюро, рассчитывающие за эшелоны денег стандартную балку, бессмысленные лаборатории, проводящие ненужные замеры. Ручейки собирались в полноводную реку и уходили в заокеанские

выси, а тамошних течений и ветвлений я уже не понимал. Строй мы, как в старые времена, церкви, система стала бы окончательно всеобщей, включив в долю и вседержителя.

— Дейв, единственное, подумываем не отказаться ли от бетона, у нас все-таки свои заводы. Вы ведь помните рекламации по этой позиции?

— Не припоминаю.

— Да? Было несколько довольно неприятных эпизодов. Тем более один из заводов у нас временно прямо на территории верфей, буквально метров пятьсот до стройки.

С бетоном было особенно нехорошо, хамская наценка, плюс постоянное жульничество с объемами, а, самое скверное, с маркой. Вдобавок, наш завод был единственным в зеленой зоне, но у нас они покупать стеснялись и возили через блокпосты с непредсказуемыми задержками и простоями.

— Боюсь, при вашем отказе от части поставок, им придется поднять цены остального ассортимента. Хотя я ничего в этом не понимаю. Вам лучше напрямую встретиться.

— Может, завтра?

— Как удобно.

По ресторанному залу разлетелись крохотные дроны, следом зашло двое белых и двое черных мужчин в характерных неброских костюмах, зыркая по сторонам и бормоча что-то в лацканы.

— Как-то много их сегодня.

— Так ведь Сандерс приехал, — Дейв посмотрел на меня с некоторым удивлением, — ты разве не идешь сегодня на прием в Агентстве?

Мне пришлось минут пятнадцать подождать в приемной перед кабинетом дяди Миши: шло совещание с дивизионом эксплуатации и обслуживания. Когда они начали выходить, их суровые, недовольные лица лучше любых цифр и графиков подтверждали деловой застой последнего года.

Михаил Натанович постукивал по столу, довольно отчетливо бормоча «кретины». В экранированной переговорной дядя Миша полностью согласился со мной и по ясности с Брагиным, и по сомнительности Даудова.

— Очень может быть, — задумчиво сказал он, — очень может быть, они с Кротовым поганку готовят. Может, конечно, цену набивает. Даудов — мужик мутный.

— Сандерс приехал, Кротов стопроцентно будет на приеме. Надо бы его прощупать. Легонечко так.

— Прощупаешь его… Хотя попробуй. Хуже не будет.

— А сами не хотите?

— Тошнит меня от этих упырей. К тому же вы у нас сегодня, я Настеньку давно не видел. И потом, у тебя просто талант на упырей. Любят они тебя.

Все-таки стареет, в прежние времена он никому бы не доверил, не поддался бы сантиментам.

— Конечно.

На выходе я обернулся спросить, не переговорил ли он с Мишей.

— Разговаривал, разговаривал. Совсем охамел. Их величество сегодня подъехать не смогут. У него, понимаешь ли, необыкновенно важные планы на вечер, какие, правда, не сказал. И предложил мне — мне! — подъехать в какой-то кабак. «Орел». Смельчаки.

— Ух ты, дерзко. На двуглавого, я так понимаю, пороху не хватило?

— Угу, и сами мы какие-то неискренние.

— В смысле?

— Долго объяснять. Иди.

Света подскочила навстречу с огромной книгой в руках. Дядя Миша всегда говорил: хочешь дела — бери секретаршу за сорок. С тех пор как я дослужился до личной секретарши, ей перевалило за пятьдесят, но в работе

Света становилась только лучше. Разворот амбарной книги был исписан убористым почерком. Красным отмечено срочное, синим важное, черным все остальное. Чтобы раскидать даже самое неотложное, нужен полный рабочий день, но было уже полпятого, а в семь начинался прием в Агентстве. Лето еще толком не началось, да и какое у нас тут лето, но я как-то сумел вспотеть, так что нужно было привести себя в порядок, сменить по крайней мере рубашку, а хорошо бы и костюм на что-нибудь более вечернее. Такие приемы лучше посещать с женой, но Катю к разнузданному веселью подобного свойства надо готовить за неделю, и то никаких гарантий. Сейчас уже можно не беспокоиться, выдернуть ее из Песочного ради протокольного занудства не выйдет ни при каких обстоятельствах.

Я твердо пообещал себе провести следующий день в офисе, отбиваясь от всех, но тут же вспомнил про встречу с «Хермитаж». Разобравшись с десятком мелких дел, я вывел на стол разрез фасадов, на сектора монитора письма менеджера проекта и юриста, отчет планово-технического отдела. Начальную и дополнительную сметы подрядчиков, занимавшихся остеклением, Света мне распечатала. История была головоломная и сложная, что-то тут не сходилось, а решать следовало спешно, до начала работ. Я увеличил один из элементов чертежа, и забегал глазами между мониторами и бумагами, делая заметки в планшете.

Заноза застряла в мыслях, мешая сосредоточится. Зачем-то я уже возился недавно с этими чертежами, и почему-то очень важно было вспомнить подробности. Заноза разрасталась, пока я не вспомнил.

— Костя, машину живо!

— Николай Андреевич, вы вернетесь? — спросила Света, но я уже выбежал из приемной.

Нетерпеливо кружа в ожидании лифта, я набрал Мишу, он не отвечал. Тогда я отыскал в интернете адрес «Орла»: оказалось в зеленой зоне, совсем недалеко. Чертова семейка с их чертовыми идеалами. Мой-то идеализм в долю секунды и навсегда излечил под Тельманово осколок 152-мм снаряда.

В то лето Боря за считанные дни превратился из легкого фрондера, беззаботного противника и насмешника режима в запредельного ватника и ненавистника Запада. Тогда и были сочинены эти его шлягеры. Мне, кстати, больше нравились ироничные Борины песенки, лишенные чуждого для него пафоса, но я, кажется, такой на свете один.

Песен Боре оказалось мало, он создал отряд ополчения «Орел». Одного взгляда на сброд, записавший в батальон и крутившийся вокруг, было довольно, чтобы убедиться в совершенной безнадежности затеи. Очкастые задохлики, малолетние истеричные дуры. Особую статью составляли буйно помешанные, считавшие себя язычниками, они подвязывали немытые космы вышитыми ленточками, носили какие-то вычурные косоворотки и по любому поводу норовили завести беседу о древнем величии, славянских рунах и прочих перунах. Даже мой прапорщик Меленчук, а он был великий в своем роде человек, опустил бы руки, доведись ему делать из этого сброда солдат.

Не то что с боевым опытом, а даже просто отслуживших было два-три человека, не больше. Боря уговаривал меня стать у них кем-то вроде инструктора, и я согласился. Согласился, потому что Боря попросил, согласился, чтобы показать ему весь идиотизм и нелепость затеи.

К концу лета все было кончено, Москва превратилась уже в огненное озеро, и мама…

Мама сопротивлялась уговорам перебраться ко мне насовсем. Ей мнилось будто она мешает сложиться моему семейному счастью. «К твоему богатству детишек бы еще», — говорила она.