Смерть для бессмертных
Шрифт:
– Входит, если это может как-то повлиять на безопасность моей новой госпожи.
Его взгляд серьезен. Он подошел к Мадам так близко, как было дозволено подходить лишь Маркусу. Но Кара не видит в глазах юноши страсти. Уж как минимум не по отношению к ней.
– Забавно, - шепчет она.
– Ты — первый мужчина, что ни разу с первого мига нашего знакомства не бросил ни единого взгляда на мою грудь.
– Прошу ответить на мой вопрос, Мадам. Мне стоит… беспокоиться по тому поводу, что новая графиня Вам не по нраву?
Красноволосая женщина облизывает губы.
– Как бы сильно
– Я считаю, что дело не в ненависти.
– Правда? Не в ней?
– Нет.
– А в чем же тогда?
– Быть может, ревность?
– он понимает, что прав. Видит это по ее лицу.
– Думаешь, ты один тут такой наблюдательный?
– улыбается она.
– Я прекрасно поняла еще в том морге, что никогда не смогу тебя соблазнить. И Элеонор не сможет. И даже Эльрикель. Сделать тебя защитником графини — очень точный ход со стороны Маркуса. Не знаю, понял ли он твою натуру, но я…
И она касается кончиком ноготка его носа.
– Я, как ты, Карлейн, пойду даже на смерть, чтобы спасти его, если это когда-нибудь потребуется. У нас ведь… даже причина одна и та же?
Его глаз слегка дернулся, но виду он не подал.
– Ты мне нравишься, Карлейн. Очень. Но не становись моим врагом — не надо.
И Мадам уходит в свои покои, в одну из комнат, что отведена исключительно для нее. Она ночует в ней очень редко. По нескольким причинам. Но с этого дня, как она верно догадывается, будет ночевать здесь чаще.
Бросая Элеонор на кровать, Маркус тут же рвет на себе свои одежды. И уже через мгновение разрывает и ткань ее безупречного желтого платья.
– Если бы ты знала, как сильно я хотел сделать это! Весь ужин только и ждал его окончания!
Элеонор смеется и тяжело дышит, ощущая, как плавно спускаются вниз его губы.
– Так! Ну-ка стой!
– и она отрывает его от себя, поднимает его лицо вверх, садится.
– Я уже не та шалава, что была согласна быть частью вашего с Бруно прайда и сосать у одного, пока второй берет меня сзади.
– Я…
– И не потерплю измены, Маркус. Знаю, что ты давно не помнишь, что такое верность, но… - она поднимает руку, на которой тут же сверкнуло обручальное кольцо, - раз уж ты пошел на этот шаг, о котором я тебя совсем не просила, то прошу, чтобы все было по-настоящему. Только ты и я. С этого момента ты — единственный мужчина в моей жизни. Я тоже… хочу быть единственной. Быть может… даже смогу тебя полюбить.
– Как пожелает… моя графиня, - тихо говорит он ей, глядя в глаза.
– Смотри. Ты дал слово. Смекаешь?
Маркус улыбается.
– Изменишь мне — и я тебе член откушу. Вместе с яйцами. И съем.
– Это… жутко. И это… - он улыбается еще шире, - возбуждает.
– Тогда… - она переворачивает его на спину и стягивает вниз брюки, - если мы договорились…
Маркус запрокидывает голову назад и блаженно выдыхает, закрыв глаза.
– И куда же ты держишь путь теперь?
– спрашивает у Освальдо его собутыльник, и зеленоглазый толстяк громко смеется.
– А куда может держать путь обычный купец, как я,
– В Айронхолл, конечно же! Брат, даже если я оставлю половину выручки в айронхольском борделе — оно того стоит! Поверь! Одна ночь с любой местной женщиной — и ты будешь помнить ее до конца своих дней. До самого… последнего вздоха.
Роджер улыбнулся, слушая эти слова зеленоглазого толстячка. И ведь как этот торгаш был в тот момент прав. Он и правда до своего последнего вздоха будет помнить ту златовласую красотку, вытворявшую с его членом чудеса. А последний вздох ему суждено было сделать этой самой ночью...
– Счастливого пути, Освальдо!
– говорит утром трактирщик, провожая постоянного гостя и махая ему рукой.
– И тебе счастливо оставаться, Джеймс!
– машет рукой ему Освальдо, а затем выходит из трактира, идет к своей повозке, забирается внутрь (гораздо более умело, чем делал это прежде, как отметил сторож Билли), и берет вожжи. Бьет ими коней — и плавно покидает территорию трактира.
Внешне он практически не изменился. Все тот же толстобрюхий потный торгаш с засаленными длинноватыми волосами. Но если бы кто-нибудь из них пригляделся поближе — то точно заметил бы отличие. А все дело в глазах.
Ранее зеленые, как изумруды, и излучающие некую смешинку и похоть, теперь же не излучают ничего — лишь пустоту.
Бездонные глаза самой Смерти.
Глава 8. Шутка и кинжал
Боль.
Существует много ее разновидностей, и куда больше оттенков.
Две самые распространенные — это боль физическая и боль эмоциональная. Есть и иные ее виды, но Гелегост не был знаком даже с первыми двумя. Он не ощущал ее совсем. А эмоциональные потери были и вовсе чем-то для него чуждым.
Имея множество детей, он не знал имени ни одного из них — у орков это не принято. Орки не заводят семьи. Орки не влюбляются, не женятся и не ревнуют. У них нет друзей, но есть законы чести. Например, когда Кирилл спас Гелегоста от неминуемой смерти, хотя тот его об этом даже и не просил — он был просто вынужден теперь ходить за ним до тех самых пор, пока не спасет от точно такой же смерти и его. Иначе он не выплатит долг. А с долгами к Урдун Хану нельзя — его там не поймут.
А Гелегост всегда выплачивает свои долги. Да и Кирилл этот — не самый плохой спутник. Возможно, когда Гелегост спасет ему жизнь, то не покинет его отряд на тот же день — с Кириллом весело, особенно когда он выпьет. А еще с ним было весело снимать шлюх на двоих — тогда стоны девок доносились на всю улицу. Даже жаль, что он завел себе постоянную самку. Наверное, этот поступок стал первым, при котором Кирилл слегка упал в его глазах. Ведь орки не влюбляются. Не заводят постоянных самок. А с этой Кирилл уже долго. Да еще и с эльфийкой.