Смерть докторши
Шрифт:
— По каким признакам?
— Голубчик, я уже пять десятков лет занимаюсь древностями. Как взял его в руки, так сразу и понял. На редкость красивый экземпляр. Эпохи Тутмоса Третьего, такие нечасто встретишь. Более поздних, эпохи Рамсесидов, девятнадцатой и двадцатой династии, сохранилось куда как много. А дальше сплошной упадок. Вам знакома гробница Тутмоса Третьего?
— Нет.
— Она невелика. Но, на мой взгляд, удивительно красива. На стенах небольшие фигуры, как бы в стиле Пикассо. Компактное, невероятно
Дрейфус поднял взгляд на комиссара — с напряженным ожиданием.
— Он не мой, — сказал Хункелер. — Не знаю, захочет ли владелец его продать. Тем не менее я бы хотел узнать его приблизительную стоимость.
— Еще тридцать лет назад можно было купить такого за несколько сотен франков. Но с тех пор цены невероятно выросли. Люди ищут вечные, надежные ценности. К тому же вывоз предметов древнеегипетского искусства жестко ограничили. Хороший товар, конечно, достать можно, однако не вполне законным путем. Я этим не занимаюсь, не хочу портить себе репутацию.
Левой рукой Дрейфус взял скарабея, положил на тыльную сторону правой и секунду-другую любовался жуком.
— Я бы продал его за восемь тысяч франков. Если б взял на комиссию, с вашего разрешения. Но вы не желаете продавать.
Он положил скарабея на стол. Хункелер взял безделушку, спрятал в карман.
— Большое вам спасибо. Само собой, я оплачу ваше экспертное заключение.
— Ну что вы. Я очень рад, что мне довелось увидеть такого изумительного скарабея.
Антиквар проводил Хункелера к выходу.
Хункелер заехал на Миттлере-штрассе, припарковался, вынул из ящика почту. Поднялся в квартиру, распахнул все окна, чтобы впустить свежий воздух. Потом просмотрел почту. Ничего интересного, все отправилось в мусорное ведро.
Потом он сходил к киоску на Бургфельдер-плац, купил пачку «Рёссли-20. Суматра» и пачку «Филлигер. Премиум № 8». С этими покупками зашел в «Летний уголок» и подсел к Эди, за стол завсегдатаев.
— У меня есть четыре кружка тессинского сыру, — сказал Эди, — один посетитель подкинул, у него там дача. Вчера привез. С оливковым маслицем, уксусом и черным перцем — объедение, пальчики оближешь! Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо. Сделай мне эспрессо.
Эди разочарованно пошел к кофеварке, послышалось шипенье, он наполнил чашку, отнес Хункелеру и скрылся на кухне.
Хункелер достал две сигары — одну «Рёссли-20» и одну «Премиум», — снял целлофан и положил их рядом друг с другом. «Рёссли-20» потолще «Премиума», но мундштуки у обеих одинаковые, конически заостренные.
Он взял со стола газеты. «Базлер цайтунг» сдержанно сообщала, что на Базельской ривьере, прямо за Миттлере-брюкке, из Рейна вытащили покойника. Имя его пока не названо. Неясно также, утонул он или стал жертвой
«Бульварцайтунг» напечатала на первой полосе поясную фотографию Лакки Шиндлера. Снимок сделан минимум лет десять назад. Вол осы до плеч, вид здоровый, на липе улыбка. Внизу подпись: «Лакки — вторая жертва убийцы докторши?»
Хункелер пробежал глазами текст, состоявший из вопросительных утверждений и упреков по адресу базельской полиции. «Конец базельской политике в области наркотиков? Что утаивает полиция? Когда наконец нам дадут полную информацию?»
Хункелер хотел было позвонить главному редактору и спросить, откуда у него имя и фотография. Но отбросил эту мысль, он шел по другому следу.
Эди вернулся к столу, с тарелкой, на которой лежали два кругленьких сыра, сбрызнутые оливковым маслом и уксусом, посыпанные черным перцем. Отрезал кусочек, положил в рот, заел хлебом. Глаза у него блестели.
— Сыр — экстра-класс! — Заметив на столе сигары, он удивился: — Ты что, сменил курево?
— Нет, — отозвался Хункелер, — просто прикидываю, можно ли их спутать.
— Конечно, нет. Та, что слева, потолще будет.
— Окурки, наверно, все ж таки спутать можно. Когда их тушат, они лопаются, раздавливаются. И уже не видно, которая толще.
Эди взял нож и обрезал кончики сигар.
— Раскури, а потом затуши. Тогда и увидим.
Хункелер так и сделал. Раскурил обе и положил в пепельницу.
— Чем вы, собственно, занимаетесь целыми днями? — Эди разрезал другой сыр. — Второе убийство за одну неделю. И ничего не происходит.
Хункелер почувствовал, как внутри закипает злость.
— Кончай, а? Лучше ешь поменьше.
— Я ем, когда хочу. Чувствую себя лучше, когда ем.
— Окочуришься от жратвы.
— Почему бы мужчине в мои годы не быть толстяком? Что у меня еще осталось в жизни?
— Отвернись, — приказал Хункелер. — Сейчас я их затушу.
Эди закрыл глаза и причмокнул — сыр явно пришелся ему очень по вкусу. Хункелер затушил в пепельнице обе сигары, от которых остались примерно сантиметровые окурки.
— Можешь открыть глаза.
Эди открыл глаза, отправил в рот остатки второго сыра и секунду-другую рассматривал окурки.
— Справа толстая, слева тонкая. Сразу видать.
— Что ж, видать так видать, — вздохнул Хункелер и закурил сигарету.
Комиссар поехал к Рейну, спустился в купальню. Паводок еще не схлынул, река непривычно быстро мчала исполинские массы мутной воды на север, к морю. Буксир тащил в сторону Швайцерхалле нефтеналивную баржу, носовая его волна мощно накатывала на берег.
Прибрежная дорожка подтоплена. На паромной пристани толпятся туристы с детьми, все ребятишки с красными рюкзачками за спиной. Асфальт приятно теплый.