Смерть героя
Шрифт:
Сотни баллад и пьес, стихов и романов, полотен и монументов было посвящено мучительно-бесконечным пяти годам, когда жестокий маг Симарон, убив доверчивого короля Рица, захватил власть над страной. Но, благодаря неподкупному капитану королевской гвардии Фалько, детям погубленного монарха удалось спастись из замка и избежать уготовленной и для них печальной участи. Три принца и две принцессы, едва опережая преследователей, без оглядки разлетелись по разным концам большой страны в сопровождении последних оставшихся верными короне гвардейцев.
Пророчество слепого волшебника-отшельника,
Страна стонала под пятой новой власти, но стон иного рода вырывался из сотен тысяч грудей каждый раз, когда проносился слух о страшной гибели младшего сына Рица, потом, через год, среднего, потом, еще через полгода, двух дочерей — одной за другой…
Преследуемому каждый день, каждую минуту кронпринцу Амзе так и не удалось собрать полноценное войско, чтобы сразиться с колдуном в честном бою. Три тысячи — это всё, что у него было, когда под покровом ночи пятеро смельчаков из его отряда хитростью проникли в Лесной Замок с гарнизоном в восемь тысяч и, перебив стражу на воротах, впустили жалкое подобие армии принца навстречу судьбе.
На смерть и славу.
Неожиданность, ночь и обман сделали свое дело, но все же защитников замка было несравнимо больше, гораздо больше, чем сторонников короны, и всю затею можно было смело назвать глупой и безнадежной, если бы не последний и единственный шанс повстанцев прорваться в Звездную башню в отсутствие Симарона и уничтожить артефакт, дающий ему волшебную силу.
Каждый ребенок в королевстве знал, чем закончилась эта битва.
Амза пробился в заветную башню и разбил волшебным посохом отшельника Шар Судьбы.
Разъяренный Симарон вернулся на крыльях бури, но ничего поделать уже не смог, и ему оставалось только вступить в поединок с застигнутым на месте преступления юношей…
Когда взошло солнце, замок и его окрестности были тихи и безмолвны.
Погибли отважные повстанцы.
Полегла гвардия колдуна.
В последней схватке, поразив друг друга, пали принц Амза и Симарон…
"Смерть и слава" — этот клич кучки храбрецов, презревших смерть и вошедших в вечность и славу, расправив плечи и гордо подняв головы, вошел в историю.
Когда через несколько дней окрестные жители набрались смелости и ступили на пропитавшиеся кровью камни древней обители королей Эрегора, то из живых обнаружили лишь горстку раненых с обеих сторон, чудом не истекших кровью до сего момента.
Что стало с раненными приспешниками мага — история стыдливо умалчивала, а имена каждого из выживших бунтарей были занесены золотыми буквами на стену замка, ставшего летней резиденцией нового короля — дальнего родственника бедолаги Рица.
Рядом с отлитыми в платине именами кронпринца и начальника его гвардии.
Ибо каждый ребенок в королевстве назубок знал, почему из пяти наследников Рица в живых получилось остался только у Амзы, кто доставил ему магический посох слепого отшельника, кто планировал безумный налет на оплот Симарона, кто проник во главе четверки бесстрашных
Амза и Фалько.
Их имена, одно рядом с другим, возглавляли отблескивающий золотом список из сорока трех имен героев, переживших своих военачальников.
Имени Лимбы в этом списке не было.
Сам старик, снисходительно усмехаясь в усы и потирая культю чуть выше колена, объяснял это тем, что имя его там было раньше, в самом низу, последнее, да только, когда нужда в деньгах пришла большая, отковырял он его со стены и продал по буковке. Его имя — что хочу, то и делаю. Хочу — на забор вешаю, хочу — лавочникам продаю. Кто против?
Кроме Найза, ему не верила ни одна живая душа, но Лимбу, который редко бывал абсолютно трезвым, и еще реже прислушивался к мнению обитателей Песчаного поселка это, похоже, мало волновало.
Могила кронпринца Амзы и капитана королевской гвардии Фалько — ослепительно-мраморная стела, взмывающая в небо — теперь служила объектом поклонения каждый День Освобождения на главной площади столицы.
Остальные герои разделили последнее место упокоения одно на всех, без имен, родов и рангов. Ведь еще одна вещь, о которой история стыдливо умалчивает — сколько времени нужно в разгар лета нескольким десяткам человек, чтобы похоронить одиннадцать тысяч…
Но это было давно, по меркам тринадцатилетнего мальчишки — эры и эпохи назад, целых девятнадцать лет, а дядя Лимба умирал сейчас, сегодня, когда до двадцатого, юбилейного празднования Дня Освобождения оставалось всего два дня.
Уже съехались высокие гости со всех держав континента, уже начали украшать площадь для торжественного марша Выживших — как окрестили их поэты — и отборных войск короля, уже выгнали с центральных улиц накопившихся на них за прошедший год попрошаек и проституток…
Конечно, как всегда, за три часа до начала парада он нарядился бы в самое лучшее свое платье, побрился бы и причесался на пробор, как старший приказчик в бакалейной лавке. Закончив прихорашиваться, сел бы на шаткий табурет у окошка — ждать, пока за ним приедут из дворца королевские гвардейцы и заберут любоваться парадом с помоста для почетных гостей. Он опять отправил бы Найза и его друзей на площадь занимать самые лучшие места, поближе к ограждению, чтобы посмотреть всё, с начала до конца, до самой последней глупой и восхитительной мелочи, и наказал бы глядеть в оба, чтобы не пропустить, как он будет махать ему шляпой с трибуны для ветеранов. И, как обычно, расстроенный Найз, так и не приметив заветного сигнала с раззолоченных подмостков, с горчинкой в праздничном настроении побежал бы домой, в поселок. Но как бы рано ни вернулся он, дядю Лимбу, как всегда, заботливые королевские гвардейцы привезли бы с парада первым, и он, веселый и пьяный, как год, как пять лет назад, гонялся бы на костылях за соседскими курами по пыльной улице, а при виде своего маленького друга начал бы упрекать того, зачем он не помахал ему в ответ…