Смерть и воскресение царя Александра I
Шрифт:
Когда майское солнце прогонит ненастье, вновь потеплеет и наступят погожие дни, Жозефина вместе с Александром отправятся на прогулку в огромный парк Сен-Ле, неподалеку от ее дворца. На ней будет легкое, воздушное платье, которое ей так идет, молодит, подчеркивает стройность фигуры, линию талии и груди, но к вечеру похолодает, и вскоре Жозефина почувствует жар и озноб. Она сляжет и уже не поднимется с постели. Александр будет рядом до последнего часа, а после ее смерти прикажет воздать ей все почести, положенные усопшей императрице, а для Гортензии выхлопочет у Людовика замок Сен-Ле и ежегодную пенсию в 400 000 франков.
Глава десятая Фобур Сент-Оноре
«Вы к нам приходите. Непременно приходите. Не пожалеете, – шептала баронесса фон Крюденер, молитвенным жестом прижимая к груди руки, возводя глаза к небу и придавая лицу то благостное, просветленное выражение, которое заставляло ждать от будущей встречи не столько светских развлечений, сколько
Правда, у кружка были не только приверженцы, но и недоброжелатели, и среди них – завзятый скептик Меттерних, отказавшийся однажды от приглашения баронессы, несмотря на заманчивую возможность встретиться с русским императором в такой необычной обстановке: это сулило явные дипломатические выгоды. «В то время царь Александр охвачен был мистицизмом, – рассказывает он. – И поверите, когда он проводил вечер у мадам де Крюденер, то после того, как завершалась проповедь этой дамы, ставили четыре прибора – не только для царя, мадам де Крюденер и г. Бергасса, но еще и четвертый – для Христа. Меня пригласили туда однажды на ужин, но я отказался, сказав, что я слишком глубоко верующий для того, чтобы верить, что я достоин занять за столом пятое место, рядом с нашим Господом».
Четвертый прибор для Христа: поистине это в духе Варвары-Юлии Крюденер, особы экзальтированной, способной на эксцентричные жесты, подчас деспотичной в навязывании своих мнений (это, в конце концов, привело к разрыву между нею и Александром), но все же искренне верующей, мистически настроенной, жаждущей откровений. Она тосковала о раннем, апостольском христианстве и мечтала о вере, которая двигала бы горы. По ее убеждению, истинный священник должен обладать особыми дарами и творить чудеса, а не просто отрабатывать свой хлеб, принимая исповедь и совершая мессу.
Да и к тому же то, что в духе Юлии Крюденер, было в духе времени, в духе эпохи, и это заставляет относиться к ней всерьез. Слишком уж часто последнее время стали позволять себе насмешливый, ироничный, небрежно-покровительственный тон по отношению к ней, невольно уподобляясь тому же Меттерниху, а в России – архимандриту Фотию, ее непримиримому врагу и хулителю. Надо заметить, что и Наполеон отверг баронессу, нанеся чувствительный удар по ее самолюбию, правда, тогда Юлия Крюденер еще не увлекалась мистицизмом, а пробовала себя в литературе и мечтала о лаврах знаменитой писательницы, второй мадам де Сталь. Экземпляр своего романа в письмах «Валери» она послала первому консулу (упросила библиотекаря Барбье положить ему на стол среди прочих новинок), но тот, едва раскрыв его, с пренебрежением отбросил: романы, да еще дамские, наводили на него судорожную зевоту.
Таким образом, недоброжелателей, хулителей, даже преследователей (полиция с подозрением относилась к ее страстным проповедям и филантропической деятельности) у баронессы было достаточно, и чего о ней только не говорили в гостиных и салонах Парижа! Но для нас важнее мнение Александра, которое он выразил тем, что так приблизил к себе Юлию Крюденер, даже просил ее постоянно быть рядом и она заняла такое важное место в его жизни. А ведь Александр очень тонко чувствовал людей и по характеру был скорее недоверчивым, разборчивым в своих привязанностях, допускал к себе немногих. И тем не менее их отношения продолжались столько лет и выражали что-то очень глубокое в натуре Александра, определяющее для его облика в целом, развивались в той сфере, которая была для него главной, – в сфере нравственно-религиозных поисков. Ей он открывал заветные мысли, делился самым сокровенным, каялся, исповедовался, искал поддержки, даже на некоторое время подчинился ее влиянию. Значит, он считал ее веру подлинной, выстраданной, испытанной и закаленной и признавал таким же подлинным ее мистический опыт.
А четвертый прибор… Да, конечно, что-то в этом кажется выспренним, коробит и отталкивает, но, с другой стороны, не так уж она была не права, госпожа Крюденер, что-то верно уловила. Атрибутика и символика трапезы, застолья, пира Христу очень близка, евангелисты часто рисуют его с чашей в руке, он сам устраивает трапезы и охотно в них участвует, и радости Царства Небесного раскрываются Им как радости совместного, дружеского пира.
Где и как они встретились, Александр и Юлия Крюденер? История
Вот как об этом впоследствии рассказывал сам Александр фрейлине Стурдза: «Наконец я вздохнул свободнее, и первым моим делом было раскрыть книгу, которая всегда со мною; но отуманенный рассудок мой не проникал в смысл читаемого. Мысли мои были бессвязны, сердце стеснено. Я оставил книгу и думал, каким бы утешением была для меня в подобную минуту беседа с сочувствующим душевно мне человеком. Эта мысль напомнила мне о вас и о том, что вы говорили мне о госпоже Крюденер, а также о желании, высказанном мною вам, познакомиться с ней. Где она теперь находится и как мне повстречаться с ней? Никогда! Не успел я остановиться на этой мысли, как услышал стук в дверь. Это был князь Волконский; с видом нетерпения и досады он сказал мне, что поневоле беспокоит меня в такой час только для того, чтобы отделаться от женщины, которая настоятельно требует свидания со мною, и назвал госпожу Крюденер. Вы можете судить о моем удивлении! Мне казалось, что это сновидение. Такой внезапный ответ на мою мысль представился мне не случайностью. Я принял ее тотчас же, и она, как бы читая в моей душе, обратилась ко мне с сильными и утешительными словами, успокоившими тревожные мысли, которыми я так давно мучился. Ее появление оказалось для меня благодеянием, и я дал себе слово продолжать столь дорогое для меня знакомство».
Что же это за «сильные и утешительные слова»? И что она прочла в его душе, Юлия Крюденер? Александр, как всегда, точен в выражениях, может быть, не всегда стилистически сглаженных, на наш теперешний взгляд, но эпоха стилевой шлифовки еще не пришла – век превыше всего ценит именно точность. Поэтому слова Александра надо принимать в их прямом значении. И поскольку он их явно разделяет, то и мы остановимся сначала на «сильных», а затем перейдем к «утешительным». Итак, к «сильным» наверняка относятся слова о том, что Александр еще не… впрочем, зайдем немного издалека. Даже по приведенному выше высказыванию Меттерниха мы видим, что о мистических исканиях Александра в ту пору было известно, об этом много говорили, эту тему без конца обсуждали, и отголоски подобных разговоров, конечно, доносились до Юлии Крюденер. Возможно, она сама принимала в них участие, хотя при этом больше спрашивала и из услышанного делала собственные выводы, не совпадавшие с мнениями людей светских, поверхностных, чуждых всякой мистике, в чьем кругу ей приходилось вращаться. Светские люди все воспринимали в общем, расплывчато, приблизительно: император Александр увлекся мистицизмом. Погрузился в какие-то туманные материи. Пропал для общества. Для них не существовало конкретных градаций, они не имели представления о пути, которым он шел, о ступенях, по которым поднимался. Где он, в начале, в середине этого пути, не свернул ли с него на боковые тропинки, не заблудился ли – они этого не знали, поскольку не имели сами подобного опыта. А Юлия Крюденер имела и поэтому – знала.
Дело даже не в близости ее к гернгутерам, Юнгу Штиллингу, Адаму Мюллеру и другим новоявленным пророкам, столпам тогдашней эзотерики и мистицизма, а во внутреннем опыте. Суть этого опыта определяется разницей между двумя понятиями – частично и всецело. Многие люди набожны, многие предают себя Богу, но – частично, житейские заботы и привязанности постоянно их отвлекают (вспомним притчу Иисуса о зернах, попавших на скудную почву), а Юлия Крюденер, по-видимому, уже испытала, что это такое – всецело отдаться Богу. Да, всей душой, всеми помыслами, всем существом, хотя в ее порывах было немало и экзальтированности, и сентиментальности. Но был и духовный закал. И в этом ее тогдашний опыт превосходил опыт Александра, и она с полным правом могла ему сказать: «Нет, государь, вы еще не приблизились к Богочеловеку, вы еще не получили помилование от Того, Кто один имеет власть разрешать грехи на земле. Вы еще остаетесь в своих грехах. Вы еще не смирились перед Иисусом, не сказали еще, как мытарь, из глубины сердца: Боже, помилуй меня, грешного! Вот почему вы не находите душевного мира. Послушайте слов женщины, которая тоже была великой грешницей, но нашла прощение всех своих грехов у подножия Креста Христова».