Смерть и золото

Смит Уилбур

– А если встречу? – требовательно спросил граф, еще больше возбуждаясь. Генералу даже пришлось успокаивающим жестом погладить его по руке.

– У вас же есть радио, каро. Сразу же сообщите мне, если вам понадобится какая-то помощь.

Граф с минуту обдумывал его слова и явно счел это вполне приемлемым решением. И в его глазах снова вспыхнул огонь патриотизма.

– Победа будет за нами! – воскликнул он, и генерал с воодушевлением его поддержал.

– Надеюсь, так и будет. Надеюсь, так оно и будет.

Граф вдруг весь передернулся и бросился к двери. Распахнул ее и позвал:

– Джино!

Маленький сержант-чернорубашечник влетел в комнату, на ходу спешно

открывая огромную камеру, которая висела у него на шее.

– Вы не возражаете, генерал? – осведомился Альдо Белли, подводя командующего к окну. – Здесь освещение лучше. – Скользящие лучи заходящего солнца еще падали в кабинет, освещая мужчин, стоящих в театральных позах. Граф взял де Боно за руку.

– Чуть ближе друг к другу, пожалуйста. Сдайте немного назад, генерал, вы закрываете графа. Вот так, отлично. Подбородок чуть выше, граф. Ага! Отлично! – выкрикнул Джино и добросовестно запечатлел испуганно-удивленное выражение генеральского лица, украшенного седой козлиной бородкой.

Самый старший по возрасту и должности майор батальона чернорубашечников «Африка» был строгим профессиональным солдатом с тридцатилетним стажем, ветераном сражений при Витторио-Венето и Капоретто [21] , где он приобретал свой первый боевой опыт и там же получил первое повышение в чине, прямо на поле боя.

Настоящий солдат, воин, он с отвращением относился к переводу из престижного полка в регулярной армии в этот балаган – политическую полицию и неоднократно возражал против этого, но приказ пришел сверху, из самого штаба дивизии. Дивизионный генерал – приятель графа Альдо Белли – был в долгу перед ним за какие-то услуги. Кроме того, он хорошо знал графа, и поэтому решил, что ему понадобится настоящий солдат, чтобы направлять его и давать дельные советы. Майор Кастелани был, по-видимому, одним из немногих настоящих солдат во всей итальянской армии. И когда понял, что его перевод неизбежен, то смирился с этим и занялся своими новыми обязанностями – наведением порядка в новом подразделении и приведением его в боевую готовность всеми средствами от муштровки до битья.

21

Витторио-Венето и Капоретто – места сражений Первой мировой войны, в которых участвовала итальянская армия.

Это был крупный мужчина с очень коротко остриженными волосами, торчавшими седой щетиной, с тяжелым лицом, изрезанным глубокими морщинами и напоминавшим морду гончей собаки, сильно загорелым и обветренным в доброй дюжине военных кампаний. Он шел раскачивающейся походкой моряка или кавалериста, хотя не был ни тем, ни другим, а его голос слышался за милю, даже когда дул достаточно сильный встречный ветер.

Благодаря его усилиям, предпринимаемым практически в одиночку, батальон был приведен в почти нормальное боевое состояние. Сегодня его подняли по тревоге, и он был готов к маршу за час до рассвета. Шестьсот девяносто солдат рассадили по машинам, выстроившимся в колонну на главной улице Асмары. Кузова грузовиков были до отказа забиты молчаливыми людьми, сгорбившимися и укрывшимися под своими шинелями от утреннего холода. Мотоциклисты передового дозора уже сидели, оседлав свои машины, прикрывая с флангов свежеотполированный, но пока лишенный пассажиров командирский «роллс-ройс», разукрашенный развевающимися флажками. Мрачный водитель в скорбной позе сидел за рулем. Все это воинское сборище пребывало в напряженном состоянии полной неопределенности.

По батальону

последние двенадцать часов ходили самые дикие слухи о предстоящем походе – что их вроде как выбрали для какой-то отчаянной и опасной операции. Вчера вечером сержант, прислуживавший в офицерском собрании, лично видел, как полковник граф Альдо Белли плакал от переполнявших его эмоций, когда чокался со своими младшими офицерами, выкрикивая боевой девиз их полка «Лучше смерть, чем бесчестье!», который, несомненно, великолепно звучит, когда в глотку залито изрядное количество кьянти, но оставляет ощущение полной пустоты в желудке, когда тебя поднимают в пять утра и дают на завтрак кусок черного хлеба и кружку не слишком крепкого кофе.

Третий батальон в полном составе пребывал в весьма трезвом состоянии, когда взошло солнце в слепящем, раскаленном докрасна ореоле, сразу же заставив всех снять шинели. Солнце карабкалось все выше по небосклону обжигающего ярко-синего цвета, и солдаты ждали, покорные как волы, запряженные в повозку. Кто-то однажды заметил, что война на девяносто девять процентов состоит из скуки и одного процента ничем не сдерживаемого ужаса. Третьему батальону предоставили возможность познакомиться с этими девяноста девятью процентами войны.

Незадолго до полудня майор Луиджи Кастелани отправил еще одного посыльного на квартиру полковника и на сей раз получил ответ, что граф уже проснулся и почти завершил свой туалет. И вскоре присоединится к своему батальону. Майор выругался с мастерством старого вояки и пошел своей раскачивающейся походкой по улице, рассчитывая заткнуть глотки многочисленным грубиянам, уже бормочущим всякие мятежные глупости во всей растянувшейся на полмили колонне грузовиков с закрытыми брезентом кузовами, в которых изнемогали от жары и потели на полуденном солнце его солдаты.

Граф явился прямо как солнце на рассвете, весь сияющий и радостный, в сопровождении двух капитанов, а впереди него вышагивал рядовой, несущий боевой штандарт, который граф придумал лично. Основу его составляли орлы римских легионов, дополненные раскрывшими клювы хищными птицами и украшенные шелковыми кистями.

Граф прямо-таки парил в облаке довольства и, полный доброжелательности, источал ароматы дорогого одеколона. Джино успел сделать несколько очень хороших снимков графа в обнимку с младшими офицерами; на одном из них он хлопал по плечу кого-то из старших сержантов. Простым солдатам он улыбнулся прямо как добрый папаша и, проходя вдоль колонны, только усилил их сплин несколькими банальными наставлениями о долге и жертвах во славу родины.

– Какое великолепное собрание истинных воинов! – сказал он майору. – Меня так и тянет запеть.

Майор Луиджи Кастелани в ответ только моргнул. Полковника частенько тянуло запеть. Он когда-то брал уроки у одного из самых известных музыкантов Италии и в молодости всерьез задумывался о карьере оперного певца.

Вот и сейчас он остановился, широко раскинул руки, откинул назад голову и запел глубоким, звучным баритоном. Младшие офицеры должным образом присоединились к нему, и взволнованный хор затянул «Ла Джовинеццу», маршевую песню итальянских фашистов.

Полковник медленно прошелся вдоль колонны, терпеливо дожидавшейся его на солнцепеке, время от времени останавливаясь и принимая картинную позу, а когда доходил до высокой ноты, поднимал правую руку, чуть касаясь средним пальцем кончика большого, тогда как другой рукой сжимал рукоятку украшенного драгоценностями кинжала у себя на поясе.

Песня закончилась, и граф воскликнул:

– Достаточно! Время выступать. Где карты? – И один из младших офицеров поспешно выступил вперед с планшетом в руках.