Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн
Шрифт:
Оказавшись на кухне, он направился к холодильнику, раздвинул листья салата и стоял так, уставившись на влажную, тускло поблескивающую нитку жемчуга. Плотно сжатые губы вытянулись в суровую, твердую линию. Он закрыл дверцу холодильника и прошествовал в гостиную.
Он налил немного напитка и осушил его залпом, затем с угрюмым видом достал пустой кожаный саквояж, поставил его на стол и начал небрежно засовывать в него вещи, которые брал с собой, отправляясь в отпуск в этот Волшебный город. Отсутствующий взгляд и выражение лица говорили о том, что он погружен в мысли, которые блуждали где-то далеко от того, чем были заняты его руки.
Он почти закончил складывать багаж,
— Когда следующий рейс в Новый Орлеан?
Ему ответили, что следующий самолет отправится в Новый Орлеан на следующий день в полдень. Не вдаваясь в подробности, он поинтересовался, нельзя ли поменять забронированный на ночной рейс билет на место в самолете, вылетающем в полдень. После короткой паузы ему сообщили, что это вполне возможно, но компания не может гарантировать свободное место на дневной рейс.
— И все-таки я попытаюсь, — сказал Шейн и повесил трубку, затем вновь поднял ее и попросил соединить его с Уэстерн Юнион. Когда связь была налажена, он сказал: — Я хочу послать телеграмму в Новый Орлеан мисс Люси Хамильтон. — Он назвал новоорлеанский адрес и продиктовал текст:
«Отправление задерживается до завтрашнего полудня. Ни в коем случае не отказывайтесь от договора. Любыми средствами удержите Белтона до моего прибытия. Майкл».
Капли пота поблескивали в глубоких морщинах на его лице, когда он закончил разговор и повесил трубку. Он вытер лицо, налил еще немного коньяка и, наклонив голову назад, резким движением опрокинул содержимое бокала в рот. Затем взял в руки шляпу. Он оставил свой частично упакованный саквояж на столе и вышел. Он направился вверх по Флэглер Стрит и, пройдя полквартала от Бискайнского проспекта, нашел свободное такси. Он сел в него и сказал:
— Плэй-Мор клуб на побережье.
Плэй-Мор клуб представлял собой величественное здание, бывшее некогда частным владением, севернее семьдесят девятой улицы на океанском побережье. Территория вокруг него, окруженная высокой стеной из природного камня и цемента, составляла двадцать акров земли. Проникнуть туда можно было сквозь массивные ворота с аркой. У входа в здание зазывно вспыхивала красно зеленая неоновая вывеска, приглашающая прохожих заглянуть внутрь.
За высокими стенами скрывался прекрасно распланированный участок земли с зелеными лужайками, поросшими сочной зеленой травой и тропическим кустарником, мягко освещаемым разноцветными прожекторами, которые были укрыты от постороннего взгляда листьями высоких пальм. Широкая подъездная аллея и ряды частных кабинок для раздевания окаймляли побережье. Когда такси, в котором ехал Шейн, остановилось у покрытого навесом входа, одетый в шикарную униформу швейцар открыл дверцу машины. Шейн дал водителю щедрые чаевые и направился вверх по каменным ступеням. Он оказался в фойе, где оставил свою шляпу. Повернув налево, он спустился на несколько ступеней вниз и по коридору прошел в длинную, тускло освещенную комнату для коктейлей.
Шейн заказал коньяк и был удивлен, увидев перед собой маленький стаканчик для вина и бутылку Хеннесси. Он удивился еще больше, когда буфетчик налил коньяка значительно больше, чем требовалось. Глаза его подозрительно прищурились, когда на сдачу с долларовой банкноты он получил от буфетчика шестьдесят центов и услышал радушное: «Благодарю вас, сэр».
Подозрение, зародившееся в нем к Арнольду Барбизону, управляющему клубом,
Глаза его задумчиво расширились, когда взгляд остановился на человеке, одиноко сидящем у стены неподалеку от входа. Он был невысокого роста, в мешковатом сером костюме и мягкой фетровой шляпе, низко посаженной на лоб. Его нос и подбородок, выступающие вперед, были заостренными. Наблюдая за ним, Шейн заметил, что его тонкие губы едва касались напитка всякий раз, когда он подносил к ним высокий стакан, из которого пил. Глаза были маленькими и глубоко посаженными, и он не сводил их со входа в бар.
Лицо Шейна приобрело твердое выражение. Вскоре он вновь повернулся к бару, осушил свой бокал и подвинул его с стоящему со скучающим видом буфетчику. Он положил на прилавок полдоллара и оценивающе наблюдал за тем, как его бокал наполнялся щедрой порцией коньяка.
С бокалом в руке он двигался по кругу между столиками до тех пор, пока не остановился рядом с одиноким и бдительным коротышкой. Он выдвинул стул и сел на него, сердечно сказав при этом:
— Как всегда, в работе, Ангус?
Ангус Браун быстро наклонил голову и сутуло опустил плечи. Он сказал «Это ты, Майк Шейн», — будто был удивлен и не слишком доволен встречей.
— Только не говори мне, что не заметил, как я вошел, — ответил Шейн. — Я давно тебя не видел, Ангус. Все еще работаешь с Броксаном?
Коротышка покачал головой, слегка повернувшись к Шейну.
— Броксан попался на вымогательстве пару лет назад, — сказал он хриплым голосом, чуть картавя. — С тех пор я сам по себе.
— Хорошая пожива?
Браун покачал головой и вздохнул.
— Последние несколько лет нельзя назвать удачными. Проклятая война все нарушила. — Он сделал круговое движение в воздухе указательным пальцем. — Так, почти ничего не стоящие дела о разводе и больше ничего. — Он колебался некоторое время, потом добавил: — Если ты снова в городе, дела, должно быть, изменяются к лучшему?
— Только не для меня. Завтра я улетаю в Новый Орлеан. На худощавом лице Брауна промелькнул намек на облегчение. Он пробормотал:
— Ты всегда обладал способностью наводить переполох. — Он слегка обмочил губы виски с содовой.
Шейн сказал:
— Тебе нужна свежая порция виски. Эта уже стала теплой и выдохлась.
Он повернулся, чтобы окликнуть официанта.
Ему показалось, что Ангус Браун слегка напрягся, а потом отвернулся, когда в дверях появилась парочка. Шейн поманил пальцем официанта и посмотрел на вошедших.
Мужчина был невысокого роста и довольно плотного телосложения, но без излишней полноты. Ему было около тридцати лет. Он был смуглым, с полными, будто надутыми в недовольной гримасе губами, которые были чуть приоткрыты из-за двух крупных, выступающих вперед зубов. Неопрятные темные волосы росли низко на лбу, а глаза были слишком близко поставлены к приплюснутому носу. Он держался с сознательным высокомерием, будто понимал, что внешность его была отталкивающей, но никто не смел намекнуть ему об этом. На нем были перламутрово-серые полосатые брюки. Поверх белой шелковой сорочки с белым галстуком-бабочкой был надет короткий белый пиджак. Безукоризненно чистые туфли с перламутровой отделкой прекрасно гармонировали с его брюками.