Смерть идет по пятам
Шрифт:
Пригибаясь, я побежал между дюнами, в душе кляня безоблачное небо и яркую луну, которая отбрасывала глубокие тени между дюнами и серебрила холодное море.
Я двинулся в сторону шоссе. Похоже, меня никто не заметил.
Гривз Приказал всем не выходить из дома до дальнейших распоряжений. Я был в гостиной недолго. Извинившись перед остальными гостями, я поднялся к себе в комнату и приготовился, к побегу, надеясь, что танцы в яхт-клубе еще не закончились.
К счастью, они еще продолжались.
Истхэмптон — странный городишко. В нем немало различных групп людей, взаимно исключающих друг друга. Летом центром местной жизни является группа старожилов, членов яхт-клуба «Лей-дирок», занимающего странное по
Членами клуба были хорошо обеспеченные (но не богатые), с положением в обществе (но не «известные») представители американского среднего класса, гордившиеся древностью своих родов, восходивших, как правило, к фермерам восемнадцатого века. Имена их никому ни о чем не говорили, но сами они считали себя основой американской пирамиды. Это убеждение зиждилось на том, что их не принимали в обществе богатых и великих мира сего, а сами они не желали признать никого, ниже по положению, и беднее себя. Величайшая степень одобрения оценивалась ими словом «милый». В их обществе это слово звучало чуть ли не на каждом шагу. Боже мой, говорили они, какой это «милый» человек, чего не скажешь о других. Мир у них, естественно, делился на две половины — приятных и неприятных людей. Они были просто счастливы в своем кругу и никогда не переходили его границ.
Принадлежность к их кругу давала возможность стать членом клуба и порицать мир за присутствие в нем таких отвратных элементов, как евреи, художники, красотки и различные знаменитости. Если какой-нибудь из этих четырех групп дать хотя бы полшанса, считали они, то она уничтожит всю красоту и прелесть этого мира. К счастью, другие не замечают их присутствия, в противном случае в этом разделенном мире всегда бы царила беда.
Вот почему художники и подобные им проживали в южной части городка, в то время как их «милые» соседи самодовольно укрепились в огромных домах и небольших коттеджах вокруг «Лейдирока». Они посещали театр Джона Дроу; давали друг другу приемы, на которых половина гостей, по крайней мере, упивалась в доску, а вторая половина обижалась насмерть; они обменивались между собою мужьями и женами, а дети их в новеньких автомобилях носились по всему побережью — от Хэмптона до Хэмптона, [5] обнимаясь друг с другом и временами делая остановки у телефонных будок. Типичное курортное общество, причем довольно приятное. Здание клуба было освещено японскими фонариками. Играл хороший ансамбль. Университетские парочки толпились у перил неосвещенного пирса, уходившего далеко в море. После небольшой заминки у входа, вызванной поиском моего приглашения, меня допустили до общества «милых» людей, которые делились на хорошо одетых, откормленных стариков, и золотую молодежь, прибывшую на летние каникулы.
5
Имеются в виду небольшие города Саутхэмптон и Истхэмптон
Людям среднего возраста, таким, как я, приходилось немало работать, чтобы накопить денег для покупки здесь летнего домика и для вступления, как правило, в возрасте, близком к сорока, в яхт-клуб «Лейдирок».
Я направился в бар и заказал «Манхэттан». Там меня и высмотрела Лиз.
Она была просто великолепна — в черно-белом платье, с ярким украшением в волосах. По блеску ее глаз я понял, что она уже чуть-чуть поднабралась.
— Прекрасно! Тебе удалось сбежать. А я опасалась, что ты там так и застрянешь! — Она со вздохом посмотрела на мой бокал. — Пошли потанцуем.
— Чуть позже, когда я допью.
— Ну, хорошо, тогда пошли на пирс. Я очень хочу с тобой поговорить.
Мы медленно двинулись
— А ты — ловелас, — произнесла она, как только мы оказались на пирсе.
Луна стояла прямо над нами. Дальше по пирсу располагались влюбленные парочки.
Какие-то пьяные весело шатались по дощатому настилу, отделявшему пирс от клуба.
— Я уже давно тебя жду.
Лиз не скрывала своей заинтересованности в том, что произошло в «Северных Дюнах». Она, считала, что это убийство.
— Об этом говорит весь город! — в восхищении воскликнула она. — Все уверены, что ее утопил Брекстон.
— Интересно, кто распустил эти слухи? — уклончиво заметил я.
— О, ты же все знаешь и только делаешь вид. — Она посмотрела на меня укоряющим взглядом. — Я обещаю, что никому не скажу ни слова.
— Даешь слово, как юный гайд? [6]
— О, Питер, ну расскажи! Ты же там был, и видел, как все произошло, разве не так?
— Видеть-то видел, это верно. — Я поставил пустой бокал на перила и обнял ее одной рукой, но Лиз выскользнула.
— Ты должен рассказать, должен, — настаивала она.
— Разве я тебе не нравлюсь?
— Как ты знаешь, мужчины не нравятся женщинам, — высокомерно бросила Лиз. — Мы заинтересованы только в создании семьи, а, кроме того, наш сексуальный инстинкт полностью раскрывается только к тридцати годам. Я слишком молода, чтобы что-то особо чувствовать.
6
Бойскауты, герл-гайды — молодежные организации США).
— А я слишком стар. Мужчина, как вам известно, достигает своего пика к шестнадцати годам, после чего он неуклонно скатывается к старческому маразму. Я давно уже не в расцвете… В сексуальном плане я способен лишь на немногое…
— О, Питер, замолчи, или я закричу!
Ее слова положили конец нашему раскованному диалогу. Еще совсем недавно между нами, казалось, установилось достаточно хорошее взаимопонимание, и в своем поведении мы ничем особенным не отличались от большинства парочек. Я уже был готов перейти от слов к делу, не доводя, правда, до полной оккупации, но, к сожалению, моя собеседница, более заинтересованная убийством, нежели чем-то иным, что характерно для любой здоровой девицы, стала кричать.
— Ради бога, заткнись, — недовольно бросил я.
К счастью, у пирса остались только алкоголики. При первом ее взвизге троица на вид банковских служащих стала аплодировать. Разбредшаяся дальше по пирсу молодежь была слишком занята собой, чтобы обращать внимание.
— Так ты не расскажешь мне?
Лиз глубоко вдохнула воздух, готовая завизжать во весь голос.
— Рассказывать-то, в общем, нечего. Миссис Брекстон приняла четыре таблетки снотворного, пошла купаться и утонула, прежде чем мы смогли спасти ее.
— Но почему она приняла снотворное?
— А вот это вопрос, который висит над нашими головами, как Фемистоклов меч.
— Дамоклов, — поправила меня эта специалистка по античности. — А кто ей дал эти таблетки?
— Бог его знает.
— Неужели она сама их приняла?
— Лично я думаю так, но полиция полагает иначе.
— А может быть, Пол Брекстон дал ей эти таблетки?
— Это мог быть и кто-нибудь другой. Вот только я не понимаю, почему именно четыре таблетки. Это же не смертельная доза. Я уверен, если бы кто-то действительно хотел от нее избавиться, он дал бы ей соответствующую дозу.