Смерть императору!
Шрифт:
– Он хороший мальчик, - сказала Клавдия, целуя Катона в щеку. -Однажды он заставит тебя гордиться им.
– Он уже заставляет.
Макрон оторвал взгляд от вертела, который он все еще крутил.
– Вы двое может нам тоже поможете, или так и будете ходить словно влюбленная парочка из дешевой театральной постановки?
Смена ролей была воспринята с недоумением теми телохранителями Боудикки, которые были не знакомы с римскими обычаями. Наконец слуги и гости были полностью сыты, а Макрон и остальные наелись того, что осталось от еды, и заняли свои места внизу одного из столов, рядом с Боудиккой и несколькими ее людьми.
– Надеюсь, у вас
– спросила Петронелла.
Царица иценов едва подчистила половину своей чаши и выглядела усталой и напряженной. Она попыталась улыбнуться.
– Вы заставили нас гордиться. Настоящий римский праздник.
– О, это совсем не похоже на пиры в Риме, - вмешалась Клавдия.
– Но это настолько хорошо, насколько это было возможно здесь на границе, на окраине Империи.
– Она кивнула Петронелле. - Ты сотворила чудеса из того, что было в наличии. Я никогда не ела такого сочного мяса кабана.
Боудикка повернулась к Макрону и Катону.
– Должна все же сказать, эти ваши Сатурналии – странный обычай.
– У вас нет ничего подобного среди иценов? - спросил Макрон.
– Нет. У нас есть каста воинов, а остальные земледельцы и немного рабов. Это их долг обеспечивать воинов так же, как и самих себя. Каждый знает свое место и то, что ожидают от них. Ицены никогда бы не стали играть в такие игры, как вы.
– Я понимаю. Жалко.
– Катон указал на дородных воинов из ее сопровождения, сидевших рядом.
– Но какое место теперь у воинов твоего племени теперь, когда между иценами и римлянами мир?
– Мир...
– повторила Боудикка с выражением отвращения, как будто она только что съела что-нибудь ужасно кислое.
– Мы договорились о союзе с Римом. Мы выполнили нашу часть договора. Я боюсь, что ваш император может не сделать того же, когда мы представим волю Прасутага наместнику в Лондиниуме. Я узнала, что у некоторых римских императоров есть привычка обещать одно и делать совершенно другое. Когда мы принесем клятву верности вместе с другими племенами на церемонии празднования нового года, надеюсь, этого будет достаточно, чтобы удовлетворить его.
– Я тоже на это надеюсь, - ответил Катон.
– А если нет?
– Боудикка внимательно посмотрел на него.
– Как ты думаешь, что он предпримет следом?
Наступила неловкая пауза, пока Катон пытался сформулировать ответ максимально дипломатично.
– Все зависит от того, как пропретор интерпретирует ситуацию. Но что бы он ни сделал, вопрос будет передан на рассмотрение императора для принятия окончательного решения.
– Это я также понимаю. И как ты думаешь, что решит Нерон?
Катон снова заколебался, и на этот раз она наклонилась ближе и коснулась его руки.
– Ради той дружбы, что у нас есть, и тех времен, когда мы сражались бок о бок, будь честен со мной.
– Ходят слухи - больше, чем слухи, - что Нерон и некоторые из его ближайших советников рассматривают возможность отказа от Британии. Я не уверен, что согласен с таким решением. Это выглядело бы поражением, несмотря на то, как такая новость была бы подана. Но слуха часто бывает достаточно, чтобы заставить людей действовать. Я знаю, что ряду племен в Британии одолжили деньги влиятельные люди в Риме. Они захотят вернуть свои займы, в случае если провинция должна быть оставлена. Император отдает соответствующие приказы, чтобы его военные и чиновники награбили на острове как можно больше переносимых богатств, прежде чем они отплывут обратно в Империю. Если Нерон решит сохранить
Боудикка отстранилась с грустным, усталым выражением лица.
– Если до этого дойдет, как, по-вашему, отреагируем я и мои люди?
– На твоем месте я знаю, как бы я отреагировал, - вмешался Макрон.
– Я бы боролся с этим. А как еще должен был бы действовать тот, у кого есть чувство чести, и с которым бы так обращались? Но это было бы глупо. У такой борьбы может быть только один исход. Несмотря на всю свою храбрость, ицены не могут надеяться победить легионы. Они были бы раздавлены и потеряли бы все вместе с их жизнями. Тех, кого пощадят, продадут в рабство. Через десять или двадцать лет никто и не вспомнит, что они когда-либо существовали.
Катон мысленно содрогнулся от откровенной оценки друга.
Царица иценов вздохнула.
– Так что выбор – подчинение или смерть. Если это будет единственный выбор у моего народа, то, независимо от исхода, они предпочтут сражаться. И я выберу повести их в эту битву. Для иценов не может быть и речи о жалкой покорности. Наша гордость, наши традиции, наша честь не потерпят этого.
– Ты говоришь как царица. Ты говоришь за знать и своих воинов. Но говоришь ли ты за простых людей твоего племени? Думаю, нет. Ты думаешь, их повседневная жизнь сильно изменится, если Рим присоединит ваши земли и сметет вашу знать? Все простые люди заботятся о том, чтобы положить достаточно пищи в свои желудки, чтобы выжить. В конце концов, какая разница, если они будут управляться тобой или вашей знатью, или Римом?
– Мне кажется, я знаю свой народ лучше, чем ты, Катон. Они ицены. Они гордятся этим. Они гордятся нашими традициями. Это может быть и не утолит их голод, во время неурожая, но тем не менее будет подпитывать их дух. Они скорее умрут, выступая против Рима, чем будут ползать на коленях, пресмыкаясь.
– Смелые слова, - покачал головой Катон. - Мое сердце разбивается при мысли, что они могут быть преданы подобной проверке.
– Тогда будем надеяться, что этого не произойдет. Катон, ты хороший человек. Человек чести. Человек, который пользуется большим уважением среди вашего народа. Если бы ты мог говорить от нашего имени, если бы ты мог объяснить, в чем долг Рима перед иценами за то время, когда мы сражались с вами бок бок…
– А как насчет тех времен, когда некоторые из ваших людей воевали против нас?
– спросил Макрон.
– Они были горячими головами, введенными в заблуждение дураками. Они лишь немногие ренегаты. Прасутаг осудил их в свое время.
– Возможно, так оно и было, - сказал Катон.
– Но в глазах римлян действия некоторых иценских воинов были действиями всех иценов. Предательство союза немногими рассматривалось как знак более широкой измены. Это может быть несправедливо, но именно так это понимается с точки зрения Рима. Есть одна вещь – римляне очень хорошо умеют затаивать обиды. Особенно в отношении чего-то, что они считают подрывом доверия. Как однажды узнал об этом Карфаген, заплатив свою цену.