Смерть как сон
Шрифт:
– Все делается, Джордан, не надо так волноваться, – проговорил он негромко. – Еще бы выяснить, какого черта Уитон наведывался к Фрэнку Смиту по вечерам…
– Завтра мы это узнаем, – сказал Джон уверенно. – А пока расходимся?
Я видела по его глазам, что он хочет вернуться в отель вместе со мной. И готова была простить его сумасбродную версию в отношении Талии Лаво. Но у Бакстера имелись свои планы.
– Джон, возьмешь на себя руководство вертолетами, которые ведут аэрофотосъемку. Если приступишь прямо сейчас, утром уже получишь первые снимки.
Джон не стал спорить с Бакстером, хотя понимал,
– Когда мы снова пойдем к Смиту и Уитону? – спросила я.
– Мы встречаемся здесь в восемь утра, – отозвался Бакстер. – Агент Трэвис отвезет вас, мисс Гласс.
Он уже не называл ее «Венди» в моем присутствии. Бакстер, старая лиса, явно почувствовал, что между мной и Джоном что-то произошло.
– В восемь так в восемь…
Мне вдруг захотелось чмокнуть Джона в щеку на виду у всех. И стоило трудов удержаться. Возможно, он был к этому не готов.
– Если хотите чего-то добиться аэрофотосъемкой, – небрежно бросила я Бакстеру, – задействуйте для начала термокамеры. Кирпич и камень гораздо холоднее листвы. Так вы отсеете зерна от плевел. А утром снимите все то же самое в инфракрасном свете, чтобы насытить данные термосъемки деталями. В девять двадцать солнце поднимется над горизонтом примерно на тридцать градусов, а облачный покров будет еще не так мешать. Это наилучшее время для чистовой съемки.
Они, пораженные, переглянулись.
– Спокойной ночи, ребята, – помахала я им рукой и скрылась за дверью, где меня поджидала Венди.
19
Утром, едва выглянуло солнце, над Новым Орлеаном, накануне обмытым обильным дождем, поднялся туман. Воздух стоял тяжелый и влажный, на лицах даже легко одетых людей выступал пот. Я проснулась от звука надрывавшегося телефона. Сняв трубку, узнала, что доктор Ленц все-таки хочет, чтобы я присутствовала при втором допросе Роджера Уитона. Я ума не могла приложить, с чего вдруг, но, разумеется, сразу согласилась. У парадного крыльца штаб-квартиры толпились журналисты. В утренних теленовостях шериф округа Джефферсон сообщил общественности, что его ведомство в тесном сотрудничестве с ФБР выявило ряд лиц, подозреваемых в причастности к непрекращающимся похищениям женщин в Новом Орлеане. Попутно он рассказал о последнем случае – с Талией Лаво, – и в городе поднялась очередная волна паники.
На сей раз мы отправились для разговора с Уитоном не в университетскую галерею, а припарковались на Одюбон-плейс – по соседству со студенческими общежитиями, – где Роджер Уитон жил со времени приезда в Новый Орлеан. Одюбон-плейс считалась почти столь же престижным местом, что и Сен-Шарль-авеню, с которой пересекалась. Все дома здесь имели длинные подъездные аллеи с будками и массивные железные ворота. Роджер Уитон занимал особнячок какого-то именитого профессора, уехавшего работать за рубеж. Выглядел он внушительно, а принимая во внимание его расположение, тянул как минимум на два миллиона долларов. Но это здесь. В Сан-Франциско точно такой же дом стоил бы уже девять.
Мы с Джоном и Ленцем приблизились к крыльцу. Но прежде чем успели позвонить, дверь распахнулась и на открытую веранду вышел Роджер Уитон собственной персоной.
– Час назад
– Правда, – подтвердил Джон. – Мы можем войти?
– Разумеется.
Уитон провел нас через просторный холл в роскошно обставленную гостиную. Его длинные космы и домашний халат как-то не вязались с окружающей обстановкой. И только белые перчатки, пожалуй, соответствовали ей. Он походил в них на богатея, который вчера поздно ночью вернулся с бала и догадался стянуть с себя смокинг, но, позабыв про перчатки, так в них и заснул. Впрочем, мы-то знали, что в случае с Уитоном перчатки не украшение, а суровая необходимость… этакая невесомая броня, оберегающая его сверхчувствительные руки от дуновения даже слабенького прохладного ветерка. Мы с Джоном опустились на диван напротив художника, а Ленц придвинул к себе стул.
– Здравствуйте, господа, – наконец поприветствовал нас Уитон. Лицо его было усталым и печальным. Но тут он обратил внимание на меня, и взгляд его потеплел: – Будете фотографировать?
– С вами работать – одно удовольствие.
– Просто мы возвращались с места происшествия… это не имеет отношения к нашему делу… И нам с Джоном было неловко оставить агента Трэвис ждать нас в машине.
Агента Трэвис?! Выходит, сегодня я агент Венди Трэвис?.. А кстати, какого черта Ленц меня сюда позвал? Неужели моя первая очная ставка с Уитоном его не удовлетворила?
– Господа, позвольте вопрос, – медленно, словно тщательно подбирая слова, проговорил Уитон. – У вас действительно есть основания полагать, что Талию похитил тот же самый человек, на совести которого и все прочие жертвы?
– Мы так думаем, – уклончиво ответил Джон.
Уитон вздохнул и устало смежил веки.
– Вчера я рассердился не на шутку. Вы и полиция весьма бесцеремонно вторглись в мою частную жизнь. Что касается полицейских, то они доставили мне особенно много неудобств и к тому же не утруждали себя вежливым обращением. Но все это меркнет на фоне… Чем я могу вам помочь, господа?
Джон глянул на Ленца, и тот пошел в атаку.
– Мистер Уитон, до нас дошли сведения, что вы бывали частым гостем у одного из ваших аспирантов. А конкретно – у Фрэнка Смита.
Художник поджал губы. Этого вопроса он явно не ожидал.
– Это Фрэнк вам рассказал?
Ленц предпочел уйти от ответа.
– Нам также стало известно, что все эти визиты заканчивались шумными ссорами между вами. Будьте любезны, просветите нас относительно целей этих визитов и причин, приводивших к ссорам.
Уитон покачал головой и демонстративно отвернулся. Его желание помочь следствию мгновенно испарилось. По крайней мере, отступило на второй план перед охватившим его раздражением.
– Увольте меня от ответа на этот вопрос.
Джон и Ленц переглянулись.
– Могу лишь заверить, что наши встречи с Фрэнком никакого отношения к сути вашего расследования не имеют и иметь не могут, – добавил Уитон. – Я ничего не стану доказывать. Прошу поверить мне на слово. Даю вам слово джентльмена.
Я вполне допускала, что подозреваемые довольно часто отказывались сотрудничать с ФБР, но вряд ли кто-то делал это с такой подкупающей искренностью и изяществом. После этих слов мне казалось почти неприличным возражать Уинтону. Но Ленц явно придерживался иного мнения.