Смерть меня подождет

Федосеев Григорий Анисимович

Кто это поднимается к нам по склону? Так и есть: Гаврюшка! Солнце растревожило даже такого ленивца. Он шагает медленно, важно, опираясь на посох. Даже не оглянется, чтобы проверить, идёт ли следом жена. Уверен, что иначе быть не может. И действительно, та еле плетётся за мужем, горбя спину под котомкой.

— Долго же ты шёл, Гаврюшка, ждали ещё позавчера, никак… заблудился?
– - встречает их искренне обрадованный Стёпа.

— Паря, спину сломал, скоро ходить не могу.

— Больно часто ты её ломаешь, поди, и живого места не осталось.

Где ночевали?

— У каюров. Они медведишко убили, свежего мяса вам принёс, — сказал Гаврюшка, показывая посохом на котомку, что висела за плечами у жены.

Стёпа пригласил гостей к себе в палатку. Угощал табаком, чаем и, пользуясь их терпением, без конца что-то рассказывал.
– - «Хороший он парень, с душой, и что это за «болезнь» прилипла к нему…» -- говорил о нём Василий Николаевич.

Позже я посоветовал Новопольцеву как-то повлиять на Гаврюшку и раскрепостить эту щупленькую безропотную женщину.

До завтрака закончили вычисление. Теперь можно и снимать лагерь. Дальнейший путь астрономов — к озеру Токо.

Прощаемся надолго. Вряд ли ещё раз сойдутся наши тропы с астрономами в этом огромном и безлюдном крае.

Стёпа идёт с нами до соседнего распадка, где живут каюры, и вернётся на голец с оленями.

Мы с Василием Николаевичем торопимся к Зее.

В результате большого похолодания уровень воды в реке упал до летнего. Присмирела Зея, оскалились мелкие перекаты, заплясали по ним беляки. Подниматься по реке при таком уровне легче, поэтому мы не стали задерживаться: как только попали на берег, загрузили своё лёгкое судёнышко, и оно, подталкиваемое шестами, поползло против течения.

Реку постепенно сжимают отроги. Долина заметно сужается, и там, где бурный Оконон сливается с Зеей, она переходит в узкое ущелье. Береговой лес здесь заметно мельчает, редеет, лепится лоскутами по склонам гор и, убегая ввысь, обрывается у границы серых курумов.

Каким титаническим трудом реке удалось пробить себе путь среди нависших над нею отрогов! Правда, ещё и сейчас в этом ущелье не всё устроено. И мечется Зея, разбивая текучие бугры о груди скал и валунов, непрерывно чередующихся то справа, то слева, и от этого весь день в ушах стоит пугающий рёв.

Наш путь однообразен, идёт сплошными шиверами. Изредка под утёсами встретится заводь, только там и отдохнёшь. В ущелье становится всё более тесно, сыро, глухо. Эта каменистая щель со скудной береговой растительностью вызывает холодное чувство отчуждения. Нигде ни признака живого существа. Звери обходят это место где-то стороною, птицы предпочитают селиться в более светлых и просторных долинах, даже кулички, чьё существование неразрывно связано с водою, и те, видимо, считают невозможным жить в этом нескончаемом рёве.

Не заходят сюда и люди. Если бы мы увидели здесь, на берегу, остатки костра или остов брошенного чума, удивились бы и вряд ли догадались, что могло привести человека в это дикое ущелье. Единственная тропа пастухов связывает окружающие нас пустыри с

жилыми местами. Она идёт сюда от устья Купури правобережной стороной, далеко от Зеи, вьётся по отрогам, преодолевая крутые перевалы. Да и эта единственная тропа теперь посещается эвенками всё реже и реже. Левобережная же сторона Зеи недоступна ни для каравана, ни для пешехода.

Мы, видимо, первые рискнули на долблёнке пробраться в верховья реки. Чего только не пережили за эти дни! Сколько раз купались в холодной воде! Частые неудачи озлобили Василия Николаевича. Вылилось наружу копившееся в нём упорство, и кто бы мог поверить, что этот человек, скромный, тихий, выйдет победителем в таком неравном поединке со стихией.

Выше устья Оконона, примерно километров через пятнадцать, ущелье распахнулось, стало просторнее, светлее. Мы ещё поднялись километра три и там на низком берегу решили дождаться своих. Дальше вообще на лодке идти трудно, уж очень крутой спад у реки, много каменистых шивер. При мысли, что путь на долблёнке окончен, на душе вдруг становится легко.

Причаливаем к берегу, разгружаем лодку. Выбираем место для стоянки. Высоко в небе тянется столбом дым костра, выдавая присутствие человека. Отдыхая, мы сидим на гальке. И тогда, вспомнив до мелочи свой путь по беспокойной реке, я с сожалением подумал: «Почему наша молодёжь не увлекается состязаниями на долблёнках с шестом в руках по быстрым горным рекам? Сколько в этом соревновании с бурным потоком переживает каждый незабываемых минут. В схватке с шиверами можно воспитать в себе и волю и презрение к опасности, так необходимые каждому человеку в жизни».

Снова мы видим шустрых куличков, слышим, как воркуют в чаще дикие голуби, видим коршунов, с высоты высматривающих добычу. Собаки, должно быть, догадались, что здесь будет длительная остановка, убежали в тайгу. У Бойки и Кучума забота: надо узнать, кто поблизости живёт и нет ли тут косолапого? С ним у них давнишние счёты.

Нас первыми заметили комары и буквально через несколько минут орды этих кровопийц уже кружились над нами, липли к лицу, к рукам, заполняя воздух своим отвратительным гудением. А ведь всего несколько дней назад их было совсем мало!

Пришлось сразу надевать сетки и ставить пологи, ибо в палатке от комара не спастись.

ГДЕ ЖЕ НАЙТИ ПАУКА-КРЕСТОВИКА?

У трясогузок горе. Поиски кокона. Первый заработок Пашки. Необыкновенный груз самолёта.

На севере по вершинам заснеженных гор пылает отсвет заката, а над головою клубятся лёгкие облачка, пронизанные последними лучами солнца. Меркнет свет долгого летнего вечера. Мир кажется необыкновенно ласковым, довольным. И твои мысли спокойно плывут в тишине, как парусник, гонимый лёгким ветерком по морской бегучей зыби.