Смерть — мое ремесло

Мерль Робер

– Это приказ.

– Но ведь ты мог попросить поручить тебе какое-нибудь другое дело.

Я быстро ответил:

– Я так и поступил. Помнишь, я просился добровольцем на фронт. Рейхсфюрер отказал мне.

– А тебе надо было отказаться выполнить приказ, - с невыразимой яростью прошептала она.

– Эльзи!
– почти крикнул я и замолчал, не в силах продолжать.
– Но, наконец выдавил я, - но, Эльзи!.. То, что ты говоришь, это... это противно чести!

– А то, что ты делаешь?

–

Солдат - и не подчиниться приказу! Впрочем, это бы ничего не изменило. Меня бы разжаловали, пытали, расстреляли... А что сталось бы с тобой, с детьми?..

– Ах!
– воскликнула Эльзи.
– Всё! Всё! Всё что угодно... Только не...

Я оборвал ее.

– Но что бы это дало? Если бы я отказался подчиниться, это сделал бы вместо меня кто-нибудь другой!

Глаза ее сверкнули.

– Да, но не ты, - сказала она.
– Ты бы этого не делал!

Я посмотрел на нее, совершенно ошарашенный. В голове у меня было пусто.

– Но, Эльзи..
– пробормотал я.

Я никак не мог собраться с мыслями. Я с силой выпрямился, так что кости мои хрустнули, уставился прямо перед собой в пространство и, не замечая Эльзи, не видя ничего, настойчиво повторил:

– Это приказ!

– Приказ!
– язвительно воскликнула Эльзи.

Она закрыла лицо руками. Подождав немного, я подошел к ней и взял ее за плечи. Она вздрогнула, изо всех сил оттолкнула меня и закричала не своим голосом:

– Не прикасайся ко мне!

У меня подкосились ноги. Я крикнул:

– Ты не смеешь так обращаться со мной! Все, что я делаю в лагере, - я делаю по приказу! Я тут ни при чем.

– Да, но делаешь это ты!

Я посмотрел на нее с отчаянием.

– Но ты не понимаешь, Эльзи, я винтик - и только. В армии, когда начальник отдает приказ, отвечает за него он один. Если приказ неправильный - наказывают начальника. И никогда - исполнителя.

– Значит, - медленно, с уничтожающим презрением процедила она сквозь зубы, - вот причина, заставившая тебя повиноваться. Ты знал, если дело обернется плохо, - не ты будешь наказан.

– Но мне никогда и в голову не приходило это!..
– воскликнул я.
– Я просто не способен не выполнить приказ! Пойми же! Я органически не в состоянии нарушить приказ!

– Значит!
– сказала она с леденящим спокойствием, - если бы тебе приказали расстрелять малютку Франца, ты тоже выполнил бы приказ?

Я растерянно посмотрел на нее.

– Но это безумие! Никогда мне не прикажут ничего подобного!

– А почему бы нет?
– сказала она с истерическим смехом.
– Тебе ведь дали приказ убивать еврейских детей! А почему бы не твоих детей? Почему бы не Франца?

– Помилуй, никогда бы рейхсфюрер не отдал мне такой приказ! Никогда! Это...

Я хотел

сказать: "Это немыслимо!", но внезапно слова застряли у меня в горле. Я с ужасом вспомнил, что рейхсфюрер приказал расстрелять собственного племянника.

Я опустил глаза, но было поздно.

– Ты не уверен!
– с невыразимым презрением произнесла Эльзи.
– Вот видишь, ты не уверен! И прикажи тебе рейхсфюрер убить Франца - ты бы сделал это!
– Она стиснула зубы, как-то вся собралась, и глаза ее загорелись жестоким, звериным огнем. Эльзи, такая мягкая, тихая... Я смотрел на нее, словно парализованный, пригвожденный к месту этой ненавистью.

– Ты сделал бы это!
– с яростью выкрикнула она.
– Ты сделал бы это!

Не знаю, как это вышло. Клянусь, я хотел ответить: "Конечно, нет!" Клянусь, я так и хотел ответить. Но слова снова внезапно застряли у меня в горле, и я сказал:

– Разумеется, да.

Я думал, она сейчас бросится на меня. Наступила бесконечно тягостная тишина. Эльзи не сводила с меня глаз. Я уже не мог больше говорить. Мне отчаянно хотелось взять назад свои слова, объясниться... Но язык мой словно прилип к гортани.

Эльзи повернулась, открыла дверь, вышла, и я услышал, как она быстро подымается по лестнице.

Прошло некоторое время, я медленно притянул к себе телефон, набрал номер лагеря, приказал подать машину и вышел. Ноги у меня были как ватные, я совсем обессилел. Я все же прошел несколько сот метров, прежде чем меня встретила машина.

Я не пробыл еще и пяти минут в своем служебном кабинете, как раздался телефонный звонок. Я снял трубку.

– Господин оберштурмбанфюрер, - произнес бесстрастный голос.

– Да?

– У телефона Пик, крематорий номер два. Докладываю, господин оберштурмбанфюрер: евреи двадцать шестого эшелона взбунтовались.

– Что?

– Евреи двадцать шестого эшелона взбунтовались. Они набросились на шарфюреров, наблюдавших за раздеванием, захватили их оружие и оборвали электрические провода. Наружная охрана открыла огонь, и евреи отвечали.

– Дальше.

– С ними трудно справиться. Они засели в раздевалке и обстреливают ведущую туда лестницу, как только на ней появляются чьи-нибудь ноги.

– Хорошо, Пик, сейчас приеду.

Я быстро повесил трубку и вскочил в машину.

– Крематорий номер два! Поспешите, Дитс!

Дитс кивнул головой, и машина рванулась вперед. Я был потрясен никогда еще у меня не было мятежей.

Тормоза заскрипели на усыпанном гравием дворе крематория. Я выскочил из машины. Пик был уже тут. Он стал слева от меня, и мы быстро зашагали к раздевалке.

– Сколько шарфюреров они обезоружили?

– Пять.

– Чем были вооружены шарфюреры?