Смерть на каникулах. Убийство в больнице (сборник)
Шрифт:
– Кому же он тогда звонил? – медленно спросил Фринтон, в свою очередь оглядывая собравшихся.
– Очевидно, кому-то, кто меня знает, – ответил Дэвид. – И кто имел некоторое понятие о моих намерениях в этот день. Рейчел, где ты была? – спросил он вдруг.
– Я? На приемах. А что?
– Я спрашиваю всех. Доктор Шор?
– Я тоже отсутствовал дома. Но мне было несколько местных звонков по телефону, сообщения записаны в блокноте. Из Лондона звонков не поступало.
– Да, из Лондона вам не звонили. Доктор Фримантл?
– В больнице, давал наркоз.
– Сэр Иэн?
– В городе,
– Конечно, – небрежно продолжил Дэвид, передвинув руки на спинках кресел, – конечно, Стивенсон мог звонить кому-то, принимающему сообщения по договоренности с Фринтоном или его отцом. Этого не следует упускать из виду. Но пока я отложу вопрос о телефонном звонке и задам другой, давно уже не дающий мне покоя. Вопрос о власти Хьюберта Фринтона над Стивенсоном. Когда Фринтон потребовал от самозваного специалиста средство для убийства своей племянницы, он, по-видимому, воспользовался шантажом – пригрозил выдать Стивенсона, выписавшего ложное заключение другу Реджинальда Фринтона. Но разве он при этом не подставлялся под куда более серьезный и опасный шантаж со стороны Стивенсона? Убийство – вещь пострашнее подложных справок. Так почему же Стивенсон не раскрыл карты с Фринтоном к своей выгоде? Почему так кротко согласился приготовить шприц с никотином и искусно вставить его в помаду? Почему сунул в петлю собственную шею? Казалось бы, у него и так хлопот полон рот.
– Возможно, – предположил адмирал, следивший за Дэвидом с неослабевающим вниманием, – Стивенсон боялся, что, если разоблачит Фринтона, копнут его прошлое, а этим он рисковать не осмеливался.
– Или же, – добавил доктор Шор, – Стивенсон решил, что Хьюберт Фринтон знает о его самозванстве и использует эту угрозу вместе с другой.
– Я думаю, вы оба правы. Стивенсон вполне мог подумать и так и этак. Но мне кажется, он не боялся разоблачений Фринтона. По-моему, он знал своего врага, и управлял им именно этот враг.
– Управлял? – удивленно спросил инспектор Стейнс, внимательно оглядывая лица присутствующих, и глаза его выдавали, что удивление неискреннее.
– Я думаю, – медленно и отчетливо заговорил Дэвид, – что прошлое преступление и нынешнее самозванство Стивенсона были известны человеку, который использовал его для выдачи подложных заключений с целью, известной лишь ему и неизвестной Стивенсону. В конце концов, – Дэвид сменил тон на более непринужденный, с улыбкой поворачиваясь к адмиралу, – доктора Мориса Колмена знали несколько человек в Лондоне. Вы мне сами так говорили. Один-два из них встречались с фальшивым Колменом, но не были знакомы с настоящим, потому и приняли подмену. Вы, мне кажется, пытались установить с ним контакт, но безуспешно.
– Так и было, – согласился сэр Иэн.
– Так что у вас не имелось подозрений, когда вы вошли со Стейнсом и Хьюбертом Фринтоном в кабинет, где увидели Стивенсона?
– Никаких.
– И при этом, – задумчиво продолжил Дэвид, – вы практически не удивились, когда он к вам повернулся. Торжество, удовлетворение – да, но удивления я не помню. И вы его сразу узнали. Хотя по всем
– Я знал, что вы там, – напряженно сказал сэр Иэн.
Дэвид стиснул спинку стула, и сидевший на нем сотрудник Скотленд-Ярда сунул руку в карман пиджака.
– Вы ему говорили, инспектор Стейнс? – отстраненно спросил Дэвид.
– Нет, – ответил инспектор, вставая. – Я не говорил.
– Как же вы узнали, что я там буду? – резко обернулся Дэвид к сэру Иэну. – По телефону?
Адмирал не шевельнулся, только лицо его посуровело. Но когда Дэвид заговорил, он расплылся в улыбке:
– Мне сказал Хьюберт Фринтон, когда мы входили в дом.
– Откуда он знал?
– Это вам выяснять. Или настоящей полиции.
Дэвид слегка поклонился.
– Рейчел, – сменил он тон, – давай вернемся ко дню убийства Урсулы Фринтон. Ты ведь нашла ее первая?
– Да.
– Она упала, и видно было, что ей плохо?
– Да.
– Ты тогда подумала, что она умирает?
– Тогда – нет. Плохое общее самочувствие, нерегулярный пульс, но не агональный.
– Ты заметила царапину у нее на губе?
– Да. После того, как позвала сэра Иэна.
– На пальцы ее ты смотрела?
– Я смотрела на правую руку, когда щупала пульс, а сэр Иэн слушал сердце.
– Но ты не видела царапин на пальцах?
– Тогда – нет. Потом, когда мне показал на них инспектор Стейнс.
– Именно так. Ты не заметила этих царапин, когда позвала сэра Иэна к больной, но увидела их, когда она была мертва.
– Да. Но мне их показали.
– Вы очень честны, – улыбнулся, глядя на нее, доктор Шор.
– Когда ты оставила с больной девушкой сэра Иэна и пошла готовить инъекцию, – продолжил Дэвид, – думала ли ты, что у нее есть шанс?
– Да, – ответила Рейчел. – Я честно так думала.
– И, как только что сказал доктор Шор, ты необычайно честна для врача. Когда ты вернулась в кабинку, что ты увидела?
– Увидела, что она умирает.
– Вот именно. Потому что пока ты ходила и готовила укол, сэр Иэн тем шприцем, который тебе показывал и где был не морфин, как он говорил, а раствор никотина на всякий случай, сделал Урсуле дополнительную инъекцию в пальцы правой руки и, возможно, в вену на руке. На вскрытии ничего этого не было найдено, но и не искали, так что могли пропустить. Про пальцы я уверен.
– Вы с ума сошли, – коротко бросил сэр Иэн. – Какой у меня мотив для таких ужасных поступков? Я не знал эту девушку, никогда раньше не видел. Вы доказали вину ее дяди и наполовину доказали причастность его сына, и тут вдруг выступаете с таким фантастическим обвинением против меня? Назовите мне мотив, и все мы сердечно посмеемся.
– С удовольствием, – сказал Дэвид. – Самый лучший в мире мотив – самосохранение.
– От чего сохранение, ради всего святого?
– Урсула Фринтон написала у себя на груди две буквы. – Дэвид стоял прямо перед адмиралом, и тому приходилось задирать голову, чтобы на него смотреть. – Хотела написать «HF», обвинение против своего дяди. Но вместо этого написала себе смертный приговор, потому что вы их прочли как «РН».