Смерть на Ниле (= Убийство на пароходе 'Карнак')
Шрифт:
Она сразу, без околичностей, заговорила о своем. Она говорила гладко и без запинки:
– Я много слышала о вас, месье Пуаро, и знаю, что вы очень умный человек. Так случилось, что я крайне нуждаюсь в помощи, и мне кажется вполне вероятным, что именно вы сможете ее оказать.
Пуаро наклонил голову:
– Вы очень любезны, мадам, но я, видите ли, на отдыхе, а на отдыхе я не беру дел.
– Это можно уладить.
Сказано это было с неоскорбительной уверенностью молодой женщины, всегда умевшей благополучно уладить свои дела.
Линит Дойл продолжала:
– Я стала жертвой несносного преследования, месье
– Может, вы объяснитесь чуть подробнее? – вежливо вставил Пуаро.
– Ну конечно, конечно. Дело-то самое простое.
Все так же она говорила как по писаному. У Линит Дойл была ясная, толковая голова. И сейчас она потянула минуту только для того, чтобы как можно короче представить все обстоятельства.
– До того как я познакомилась со своим мужем, он обручился с некой мисс де Бельфор. При этом она была моей подругой. Муж расторг помолвку – они были не пара друг другу. К сожалению, она тяжело восприняла это… Очень сожалею, но тут ничего не поделаешь. С ее стороны были угрозы, которым я почти не придала значения, да и она, признаться, не пыталась привести их в исполнение. Вместо этого она повела себя в высшей степени странно, следуя за нами практически всюду, куда мы направляемся.
Пуаро поднял брови:
– Довольно необычная… э-э… месть.
– Весьма необычная – и смехотворная! И раздражает это, наконец.
Она прикусила губу.
Пуаро кивнул:
– Это я могу себе представить. У вас, как я понимаю, медовый месяц?
– Да. Впервые это случилось в Венеции. Она остановилась там в «Даниэлли». Я подумала, это просто совпадение. Малоприятно, но не более того. Потом вдруг видим ее на пароходе в Бриндизи. Мы так поняли, что она направляется в Палестину. Мы думали, она осталась на пароходе. Но… но когда мы приехали в отель «Мена-Хаус», она уже была там и поджидала нас.
Пуаро кивнул:
– А как было теперь?
– Мы плыли вверх по Нилу. Я почти ожидала, что она будет с нами на пароходе. Когда ее там не оказалось, я подумала, что она прекратила… свои дурачества. Но стоило нам сойти здесь, как она уже поджидала нас.
Пуаро вгляделся в нее. Она все так же владела собой, но костяшки пальцев, обжимавших края стола, побелели.
– И вы боитесь, – сказал Пуаро, – что это положение вещей сохранится?
– Да. – Она помолчала. – Это идиотизм от начала до конца! Жаклин выставляет себя на посмешище. Я поражена: где ее гордость? Чувство собственного достоинства?
Пуаро чуть заметно пожал плечами:
– Бывают такие моменты, мадам, когда гордости и чувству собственного достоинства дают отставку. Одерживают верх иные чувства, посильнее.
– Возможно, – нетерпеливо перебила Линит. – Но какая ей от этого польза?
– Не все сводится только к пользе, мадам.
Что-то в его голосе не понравилось Линит. Покраснев, она сказала:
– Вы правы. Мотивы ее поступков – дело десятое. Проблема в том, чтобы прекратить все это.
– Как вы предполагаете осуществить это, мадам? – спросил Пуаро.
– Мы с мужем не желаем дольше терпеть это неудобство. Должны же быть какие-то законные меры.
Она говорила уже с раздражением. Не спуская с нее задумчивых
– Она произносила при посторонних какие-нибудь угрожающие слова? Вела оскорбительные речи? Делала попытки оскорбить действием?
– Нет.
– Тогда, откровенно говоря, я не вижу, мадам, что бы вы могли сделать. Если молодой даме желательно куда-то поехать и там оказываетесь вы с мужем – eh bien [33] , – что из того? У воздуха нет хозяина. Ведь речь не о том, что она нарушает ваш семейный покой? Эти встречи – они всегда бывают при посторонних?
33
Ну что же (фр.).
– Вы хотите сказать, что я бессильна что-нибудь сделать? – В ее голосе прозвучало недоверие.
– Совершенно бессильны, насколько я могу судить, – спокойно объявил Пуаро. – Мадемуазель де Бельфор в своем праве.
– Но… это безумие! Мне непереносима мысль, что я должна буду мириться со всем этим!
Пуаро сухо сказал в ответ:
– Я вам сочувствую, мадам, тем более что вы, как я представляю себе, нечасто миритесь с чем бы то ни было.
Линит нахмурилась.
– Должно быть какое-то средство прекратить это, – пробормотала она.
Пуаро пожал плечами.
– Вы всегда можете уехать – переехать куда-нибудь еще, – предложил он.
– Она поедет за нами!
– Скорее всего – да.
– Чушь какая-то!
– Именно так.
– А главное, почему я… почему мы должны убегать? Словно мы…
Она осеклась.
– Вот именно, мадам: словно вы… В этом все дело, не так ли?
Линит вскинула голову и глянула ему прямо в глаза:
– Что вы хотите сказать?
Пуаро переменил тон. Чуть подавшись к ней, он заговорил доверительно, с заклинающей интонацией, бережно. Он спросил:
– Почему это вам так неприятно, мадам?
– Неприятно?! От этого можно сойти с ума! Это раздражает до крайней степени! А почему – я вам сказала.
Пуаро помотал головой:
– Не вполне.
– Что вы хотите сказать? – снова спросила Линит.
Пуаро откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и с бесстрастным видом заговорил:
– Ecoutez, madame [34] . Я поведаю вам маленькую историю. Однажды – это уже месяц-два назад – я обедаю в лондонском ресторане. За соседним столиком сидят двое – мужчина и девушка. Они кажутся очень счастливыми, очень влюбленными. Они с верой строят планы на будущее. Это не значит, что я слушаю не полагающееся для моих ушей: просто они совершенно не принимают в расчет, кто их слышит, а кто не слышит. Мужчина сидит спиной ко мне, а лицо девушки я вижу. Оно очень выразительно. Девушка беззаветно любит, предана душой и телом, и она не из тех, кто влюбляется легко и часто. Для нее это, безусловно, вопрос жизни и смерти. Они обручены, эти двое, насколько я могу понять, и они обсуждают, куда отправиться в свой медовый месяц. Они планируют поехать в Египет.
34
Послушайте, мадам (фр.).