Смерть на Ниле (= Убийство на пароходе 'Карнак')
Шрифт:
Она залилась чистым, серебристым смехом.
Пуаро схватил ее за руку:
– Спокойно. Прошу вас: спокойно.
Жаклин перевела на него взгляд.
– А что такое? – Улыбаясь, она с вызовом смотрела на него.
– Мадемуазель, заклинаю вас: перестаньте это делать.
– То есть оставить драгоценную Линит в покое?
– Если бы только это. Не располагайте сердце ко злу.
Она озадаченно приоткрыла рот.
Пуаро сурово продолжал:
– Ибо в этом случае зло не замедлит явиться… Оно непременно
Жаклин не отрываясь смотрела на него. В ее глазах блуждало смятение. Она сказала:
– Я не знаю… – И с вызовом выкрикнула: – Вы меня не удержите!
– Конечно, – сказал Эркюль Пуаро. – Я вас не удержу. – Голос у него был грустный.
– Решись я даже убить ее, вы бы не удержали меня.
– Если вас не остановит расплата – да, не удержал бы.
Жаклин де Бельфор расхохоталась:
– А я не боюсь смерти! Ради чего мне жить, в конце концов? По-вашему, это неправильно – убить своего обидчика? А если вас лишили всего на свете?
Пуаро ответил твердо:
– Да, мадемуазель, по-моему, это непростительное злодеяние – убить человека.
Снова Жаклин захохотала:
– Тогда вы должны одобрить мою нынешнюю месть: покуда она действует, я не воспользуюсь этим револьвером… Но мне страшно… знаете, иногда страшно… Я лопаюсь от злости, мне хочется сделать ей больно, всадить в нее нож, навести на ее лоб револьвер и легонько так нажать. А-а!
Она напугала его своим вскриком.
– Что с вами, мадемуазель?
Отвернув голову, она вглядывалась в сумерки:
– Там был кто-то. Сейчас ушел.
Эркюль Пуаро зорко огляделся. Место вроде бы безлюдное.
– Кроме нас, мадемуазель, никого, кажется, нет. – Он встал. – Во всяком случае, я сказал все, ради чего приходил. Спокойной ночи.
Жаклин тоже поднялась. Она почти заискивающе сказала:
– Вы сами видите: я не могу отказаться от того, что делаю.
Пуаро замотал головой:
– Вы могли отказаться. Всегда выпадает такая минута. Она была и у вашей подруги Линит, когда та могла остановиться и не вмешиваться… Она упустила эту минуту. Потом уже человек действует очертя голову, и одумываться поздно…
– Поздно… – отозвалась Жаклин де Бельфор.
Она еще постояла в раздумье, потом решительно тряхнула головой:
– Спокойной ночи, месье Пуаро.
Он грустно покачал головой и тропинкой пошел за ней следом к отелю.
Глава 5
На следующее утро, когда Эркюль Пуаро выходил из отеля, намереваясь устроить себе прогулку по городу, его нагнал Саймон Дойл.
– Доброе утро, месье Пуаро.
– Доброе утро, месье Дойл.
– Вы в город? Не возражаете, если я поброжу вместе с вами?
– Ну конечно! Вы меня осчастливите!
Выйдя за ворота, мужчины свернули
– Насколько я знаю, месье Пуаро, моя жена беседовала с вами вчера вечером.
– Совершенно верно.
Саймон Дойл сосредоточенно хмурился. Человек действия, он трудно формулировал свои мысли, мучительно подбирал слова.
– Хоть то хорошо, – сказал он, – что вы заставили ее понять наше бессилие в этом деле.
– Прекратить это законным образом невозможно, – согласился Пуаро.
– Вот именно. А Линит не могла этого понять. – По его губам скользнула улыбка. – Линит воспитали в убеждении, что со всякой неприятностью должна разбираться полиция.
– Чего бы лучше – свалить на нее ваше дело, – сказал Пуаро.
Саймон стал пунцоветь лицом, и после недолгого молчания его прорвало:
– Это подло, что ей приходится страдать! Она ничего не сделала! Если кому хочется назвать меня скотиной – пожалуйста! Я скотина, ладно. Но я не позволю, чтобы отыгрывались на Линит. Она тут совершенно ни при чем.
Пуаро с серьезным видом кивнул, ничего не сказав в ответ.
– А вы поговорили… переговорили с Джеки… с мисс де Бельфор?
– Да, я разговаривал с ней.
– Вам удалось образумить ее?
– Боюсь, что нет.
Саймон разразился гневной тирадой:
– Неужели она не видит, в какое дурацкое положение себя поставила? Неужели не понимает, что приличные женщины не ведут себя так? Где ее гордость, чувство собственного достоинства?
Пуаро пожал плечами:
– Она знает только одно чувство – обиду, вы не допускаете?
– Пусть, но, черт возьми, приличные девушки так себя не ведут! Я признаю, что кругом виноват. Я чертовски плохо поступил с ней, и вообще. Возненавидеть меня, забыть, как я выгляжу, – это я могу понять. Но зачем гоняться за мной повсюду? Это неприлично. Зачем делать из себя посмешище? На что она может рассчитывать?
– Возможно, это месть.
– Дурацкая! Мне понятнее какая-нибудь ее мелодраматическая выходка – бабахнуть в меня из револьвера, что ли.
– Вы считаете, это больше в ее духе, да?
– Честно говоря, да. Она порох, а не женщина, совершенно за себя не отвечает. Когда она доходит до белого каления, я за нее не поручусь. Но чтобы шпионить… – Он затряс головой.
– Да, это тоньше. Это умнее.
Дойл воззрился на него:
– Вы меня не поняли: это страшно действует на нервы Линит.
– А вам?
В глазах Саймона мелькнуло удивление.
– Мне?! Да я готов свернуть голову чертовке.
– От прежнего чувства, значит, ничего не осталось?
– Дражайший месье Пуаро… как бы вам это объяснить? Была луна, потом вышло солнце. И никакой луны больше нет. Как только я встретил Линит, Джеки перестала для меня существовать.