Смерть на выбор
Шрифт:
— Связано ли убийство с теми делами, которые непосредственно вел сам Валерий Павлович Локитов? Какие именно дела он контролировал лично?
Лизавета не рассчитывала на исчерпывающий ответ, просто хотела получить подтверждение версии о связи убийства прокурора с его непосредственной работой. Мэр на секунду запнулся.
— Будут проверены все версии, все лучшие силы будут брошены на раскрытие этого преступления.
— Можно ли это убийство считать отчасти политическим, скоро выборы? — Этот вопрос Лизавета задавала наугад, расплывчатое «Кому-то мешал»,
— Безусловно, политическое убийство прокурора, тем более прокурора второго города России — Петербурга, — удар по всей стране, по власти, по порядку и законности. И я лично обещаю, что сделаю все, чтобы преступники были наказаны.
Мэр встал, давая тем самым понять — разговор окончен, больше на вопросы он отвечать не намерен.
Новости выдали это заявление мэра в дневном выпуске. Потом повторили целиком вечером и ночью. Без дополнений, без комментариев. Только факт — убит прокурор города. Телефоны в редакции разрывались. Среди всей круговерти Лизавета позабыла о кассетах Кастальского и о том, что договорилась встретиться с Андреем Балашовым и позвонить оперативнику. Он, впрочем, тоже о ней не вспоминал. До вечера.
Когда она вышла из студии, то наткнулась на оперуполномоченного Смирнова. Он скромненько стоял в коридоре первого этажа у входа в студию, из которой шли в эфир новости, и ждал.
— Привет, ты знаешь, что случилось? — сразу набросилась на него Лизавета.
— Еще бы. Неразбериха творится у нас такая, что слепой и глухой узнал бы. Собирают сводные следственные группы. Людей прикомандировывают и откомандировывают. Уже приехали следователи по особо важным из Прокуратуры России. Завтра, поговаривают, в Петербург прибывает начальник Федеральной службы безопасности. А ты?
— Видел заявление мэра?
— Видел, много слов и ничего. — Саша Смирнов не считал нужным хотя бы выглядеть лояльным. — Бред — в элитарном, охраняемом дачном поселке убивают советника юстиции такого ранга, а об этом узнают почти через сутки. Бред. Но я насчет тех кассет.
Лизавета через силу улыбнулась — упрямый оперативник будет тянуть свое дело, и пусть вокруг рушатся стены домов и начальнических кабинетов.
— Сейчас посмотрим.
Как и следовало ожидать, на кассетах ничего существенного не было. Они не имели никакого отношения к последней работе Олега Кастальского. Саша заметно загрустил, даже плечи и уголки губ опустились, даже жесткий ежик прически слегка обвис.
Лизавете пришлось его утешать. Она пообещала все же встретиться с Балашовым, узнать насчет предвыборного блока «Вся Россия», пообещала связаться с тридцать третьим каналом и разыскать группу Воробьева, когда тот вернется из Москвы.
Утешать Сашу Смирнова было легко и приятно: как только выяснялось, что еще не все проверено, а следовательно, не все потеряно, он восставал из пепла.
Он аккуратно убрал в блокнот список кандидатов от «Всей России»:
— Я их проверю по нашим каналам.
А потом отвез
— Теперь зато с автотранспортом проблем поменьше.
— За то, что преступников стало побольше? — не удержалась и съязвила Лизавета.
— Надоело оправдываться, можно подумать, милиция выдает лицензии грабителям и рэкетирам. Какое общество — такая преступность.
«Интересно, знает ли Саша, что сейчас в точности повторил слова бывшего начальника Петербургского ГУВД, сказанные уже после интервью?» — подумала Лизавета.
И решила, что знает — «бывшего» в ГУВД до сих пор помнили и любили многие.
— А ты в жизни лучше, чем на экране, — сказал ей Саша на прощание.
Перед сном Лизавета позвонила домой Главному. Вообще-то она предпочитала общаться с начальством в официальной обстановке. Но оброненные Сашей слова насчет приезда главы Федеральной службы безопасности заставили изменить принципам. Ей удалось выпросить камеру на полдня и договориться, что именно она поедет на это интервью.
— Ладно, раз узнала, поедешь. — Главный при всех его недостатках свято соблюдал журналистское право первой ночи.
«В пресс-службу Петербургского управления ФСБ позвоню утром», — решила Лизавета и занялась домашними делами. Точнее, приготовлением ужина. Как правило, в те дни, когда она работала, о еде заботилась бабушка. А иногда, она вдруг начинала бастовать, под лозунгом — тебя давно пора выдать замуж, но не берут, потому что не хозяйка, — и тогда перекладывала на Лизавету все домашние хлопоты. К счастью, приступы педагогической лихорадки случались у бабушки нечасто. Готовить Лизавета не любила, поэтому готовила быстро. Когда стол был накрыт, бабушка, видимо услышавшая, что грохот кастрюль прекратился, величаво выплыла на кухню:
— Добрый вечер, мон анж. Я попью с тобой чаю.
Лизавета поцеловала бабушку в щеку.
— Все-таки это неправильный режим дня. Кстати, тебе весь вечер звонили. Номера телефонов тех, кто соблаговолил представиться, я записала. — Бабушка придвинула к Лизавете листок. — Но ты же не станешь беспокоить людей так поздно? — У бабушки были твердые представления о том, что прилично и что нет. На этот раз Лизавета с ней охотно согласилась.
Утром ее опять разбудил телефонный трезвон. Звонил Андрей Балашов — сам и утром. Значит, Лизавета каким-то чудом попала в его список политически весомых персон.
— Доброе утро, дорогая. Надеюсь, я тебя не разбудил? — Дожидаться сварливого ответа, а Лизавета бывала по утрам сварливой, Андрюша Балашов не стал. — Нам сегодня непременно надо увидеться. Вчера не получилось, ты понимаешь почему. — Балашов говорил туманно о том, что заполнило сегодня первые полосы газет, говорил так, будто ни одно решение относительно убийства прокурора города не было принято без него. Вообще-то Лизавета полагала, что они не встретились вчера потому, что она была занята. Все журналисты одним эгоцентрическим миром мазаны.