Смерть не выбирают (сборник)
Шрифт:
Катя сидела на тахте, он лежал, положив ей голову на колени, она гладила ладонью его лоб, словно снимала головную боль, он чувствовал затылком тепло ее тела и стал задремывать. Из этой сладкой безмятежности его вырвал телефонный звонок. Беря трубку, машинально посмотрел на часы: четверть десятого.
– Слушаю, – Скорик прокашлялся.
– Виктор Борисович? Это я, Агрба. Отдыхаешь?
– Дремал.
– Сейчас я тебя взбодрю.
– Ты откуда говоришь, Джума?
– Из управления. Собираюсь домой. Могу заскочить по дороге, есть что рассказать.
– Заезжай, – Скорик понял, что зря в такую
– Через полчаса буду, – Агрба повесил трубку.
– У нас есть что выпить и закусить, Катюнь? Джума Агрба сейчас заедет.
– Початая бутылка водки в холодильнике. Есть банка кильки в томате и банка китайской ветчины. Картошка на плите, – она встала, – есть еще венгерские консервированные помидоры…
Джума приехал через сорок минут. Катя накрыла на кухне. Скорик налил себе в маленькую рюмку, Агрбу фужер емкостью полстакана. Катя пить отказалась. Джума с удовольствием выпил, ел шумно, с удовольствием.
– Ну, – выждав, пока Агрба прожует, обратился к нему Скорик.
– Сперва Проценко велел помалкивать, – вытерев рот и толстые пальцы платком, начал Джума. – Сегодня повернулось так, что от тебя скрывать нельзя, – и он рассказал о приезде майора милиции Чеслава Ендрыха, о кольцах с феонитом вместо бриллиантов, о чемоданчике с конфетной коробкой, бирок, привезенных из Баку. Чемоданчик этот Джуме удалось найти.
– Бирки привезены сюда, чтоб нацепить на кольца, которые где-то у нас? По логике так получается, – перебил Скорик. – Но у нас нет ведь ювелирной фабрики, красть кольца и феониты неоткуда.
– Это ерунда. Феонит поставляют на рынок наши туристы из Индии или из Турции, черт его знает.
– Из Индии идет цирконий, – вставила Катя.
– Это тоже не суть важно, – сказал Джума. – Важно вот что: сегодня позвонил Чеслав Ендрых. Таксист, сбывавший кольца, держит машину в гараже частной автомастерской некоего Тадеуша Бронича. Плут, делец, вертится в преступном мире, хотя нигде не замарался, но на учете полиции давно. Занимается коммерцией, а скорее – контрабандой. Как показал таксист при очередном допросе, сейчас этот Бронич укатил в Турцию. Понятно, через нашу территорию. Теперь слушай главное: полиция устроила великий шмон в гараже Бронича: три бокса под одной крышей. Повод придумали: угнано несколько машин, не раскурочены ли они на запчасти и не попали ли в таком виде в мастерскую Бронича. При обыске среди разных бутылок на стеллажах нашли нашу поллитровку от "столичной" с какой-то прозрачной жидкостью. На поллитровке довольно свежая белая наклейка поверх этикетки и на ней по-русски написано "поликаувиль", – Агрба умолк, взглянул на Скорика, ожидая реакции.
– Лак Кубраковой? – ошеломленно спросил Скорик.
– Он самый. Ты угадал, – усмехнулся Джума. – Но и это еще не все. Когда приезжал, сказал, что их ювелиры подтвердили: кольца из золота, выбита 583 проба. Но позавчера повторили анализ, и нашелся один ушлый ювелир, он предложил, если полиции не жалко, распилить одно кольцо поперек. Получив добро, распилил, накапал на торец ляписом, еще чем-то, и оказалось, что это такое же золото, как я грузинская царица Тамара. Ювелир ахал: кольца сделаны мастером экстра класса. А сделаны из бериллиевой кислоты, покрыты каким-то бесцветным
Скорик молчал. Катя искоса следила за его лицом. Дожевав бутерброд, Агрба встал.
– Значит кольца покрывали поликаувилем, чтоб невозможно было установить, что они из медяшки, а не из золота?
– Выходит, так, – кивнул Агрба.
– Но как к ним в руки мог попасть лак?! – воскликнул Скорик.
– Это нам с тобой расчухивать, – Джума заталкивал в карман пачку сигарет и зажигалку.
– Чаю, Джума, – предложила Катя.
– Нет, спасибо, побегу, дома ждут, жена не управляется с моими разбойниками. Они только меня слушают.
Скорик понял, что дело Назаркевича набирает новый удельный вес, смещается в иную плотную среду, в которой можно крепко увязнуть. Таковы были первые его ощущения после сообщения Агрбы. Но поразмыслив, увидел в этом и некий добрый знак: Назаркевич связан с этим поликаувилем напрямую хотя бы только по месту действия – лаборатория, где работал и где этот поликаувиль создан. Это в связи с кольцами ставило версию на две крепкие ноги…
"Ладно, сейчас увидим", – подумал он, входя в здание СИЗО.
Назаркевич похудел, был небрит, спокоен, и только в глазах его Скорик уловил злобный огонек, едва Назаркевич уселся напротив.
– Сергей Матвеевич, хочу поговорить с вами о поликаувиле, – начал Скорик.
– Темы разговора – ваша прерогатива, – Назаркевич напрягся.
– Обозначьте коротко характеристики поликаувиля.
– Бесцветен, термостоек, сверхпрочен, индифферентен к любой среде, к любым кислотам, сверхизолятор.
– Где возможно его применение?
– Он универсален. Может служить основой для многих соединений. Аналога в мире пока не существует. – Назаркевич отвечал коротко, по деловому, словно его не занимала причина, по которой следователь вдруг проявил интерес к лаку.
– Вы имели отношение к его созданию?
– Самое прямое.
– Уточните, пожалуйста.
– Кубракова – теоретическое. Я – экспериментально-прикладное. Скажем так, чтоб вам хоть что-то понять, – кривая улыбка потянула его губы.
– Кто еще? И ваше мнение о них.
– Лаборантка Юзич. Недавно закончила химфак. Какая-то дальняя родственница директора института Яловского. В химии полный и безнадежный нуль.
– Она могла проявлять интерес к поликаувилю?
– Ее интерес – в джинсах, в основном мужских, снаружи и внутри.
– Кто еще?
– Бутрин. Инженер вакуумной установки. Ветеран войны, бывший авиаинженер. Протеже Кубраковой. Восемнадцать лет работает с Кубраковой. Еще Зацерковная. Младший научный сотрудник. Правая рука Кубраковой. Химик от Бога. Начинала во время войны на каком-то оборонном заводе. В апреле этого года умерла от инсульта.
– Живые, Бутрин и эта девица-лаборантка, знали о достоинствах поликаувиля, технологию его производства?
– Абсолютно исключено.
– А вы?
– Знал, но не все. Кубракова умела блюсти свои интересы.