Смерть не выбирают (сборник)

Глазов Григорий Соломонович

– В чем хранится лак? Опишите подробно.

– В герметической емкости типа небольшой цистерны. В ней три застекленных окошечка: датчики давления, температуры и количества.

– Сергей Матвеевич, когда вы в последний раз видели Тадеуша Бронича? И где?

– Это кто? Я такого не знаю, – помедлив, ответил Назаркевич.

– Проникнуть в эту емкость можно?

– Очень трудно. Только через отстойник. Да и то с помощью крепких рук, умеющих работать отверткой и разводным ключом.

– Вы когда-нибудь пытались?

– Зачем? – Назаркевич испытывающе посмотрел в глаза Скорику.

– Этот вопрос и меня занимает.

– Тогда запишите в протокол: нет, не пытался.

"Но тебе это было доступно, и слишком хорошо ты знал цену поликаувиля", – подумал Скорик.

Скорик был удовлетворен этим разговором, – информацией о поликаувиле. Его уже не удивляла откровенность, с какой Назаркевич

невыгодно для себя отвечал на вопросы, как бы сам подставлялся. Скорик уже привык к такой его манере поведения, определив ее, как устойчиво избранную позицию сопротивления.

"Кто же снабдил поляка Тадеуша Бронича поликаувилем? – гадал он по дороге на работу. – Тадеуш Бронич…", – и тут эта фамилия как бы вспомнилась заново: то ли слышал ее прежде, до сообщения Агрбы, то ли читал где-то. Мучаясь, он вертел в голове это имя и фамилию, пока из памяти вдруг не вынырнуло: "Господи! Да на визитной карточке в кабинете Кубраковой, когда осматривал его в первый раз. В папке "По зарубежным связям"!.. Конечно!.. Какой-то фирмач! Хорош фирмач!.. Что же он там делал? Чего поперся прямо к Кубраковой?.." Войдя в кабинет, он тут же позвонил в приемную Кубраковой:

– Светлана Васильевна? Здравствуйте… Это Скорик из прокуратуры. Помните?.. Вот и славно. С вами хочет повидаться адвокат Назаркевича… В пятницу к десяти… Вам прислать повестку или моего звонка достаточно? Хорошо… повестку я вам здесь напишу… Кабинет номер восемнадцать… Да, у меня к вам просьба: в папке Кубраковой "По зарубежным связям" лежала визитная карточка некоего Тадеуша Бронича. Где эта папка?.. Очень хорошо! Пожалуйста, найдите в ней визитку и захватите в пятницу с собой, она мне нужна… До свидания…" – он опустил трубку.

"Что теперь? – он мельком посмотрел на записи в календаре и тут же вспомнил: Устименко! Возникшая польская линия иначе и надежней привязывала Назаркевича к смерти Кубраковой: через поликаувиль от Кубраковой она шла к Назаркевичу, от него к Тадеушу Броничу. Скрывать от Устименко бессмысленно и не удастся, наоборот, надо сообщить: для меня это еще один крепкий эпизод в деле, для Устименко, пожалуй, если не удар, то сумятица безусловно".

28

Он лежал, заложив руки за голову, прикрыв глаза. Первые недели после случившегося (назвал это "случившимся", ублажая свой страх) этот страх бодрствовал вместе с ним, засыпал с ним утром и утром пробуждал, не подпуская к порогу души и сознания ни сочувствия к жертве, ни раскаивания, – уж так устроен страх. Ужас, холодивший мозг, нашептывал, "И так будет всю жизнь, потому что ничего уже изменить нельзя, совершенное необратимо, время ничего не возвращает, смерть – тем более"… Но постепенно растерянность уступала место осторожности, жажде уцелеть, не попасться. Вспоминая то утро на обрыве под Богдановском, убеждал себя, что не собирался убивать Кубракову. В шесть утра в ту среду помчался лишь паникой, желанием все исправить, уладить, – упросить, наврать, наобещать, умолять, угрожать, но выпутаться во что бы то ни стало! Всю дорогу, пока гнал машину, прикрыв глаза от солнца светозащитным козырьком каскетки, еще ясно не представлял себе, как все сложится, где разыщет Кубракову, не был уверен, что она станет вообще с ним разговаривать; и все пересчитал флажки, которыми она его загнала в ту ночь в институте, когда выходил из лаборатории. Отнекивания его звучали смешно, она все поняла, черт ее принес среди ночи, мог ли думать! Начни она говорить, поверили конечно ей, стали бы выяснять, зачем брал лак. Мог сказать: хотел изготовить антикоррозионную смесь для своей машины. Но заглянув под машину, увидели бы, что днище не так давно обработано, многие знали, что осенью прошлого года сделали это ребята из институтского гаража. Кубракова видела его с Тадеком Броничем в "Вольво", да еще этот идиот поперся к ней, наверное, любезничал со Светкой, а Кубраковой, конечно, ручку целовал и выклянчивал поликаувиль. Страшно стало, когда она в ту ночь у дверей своей лаборатории спросила: "Не вы ли от моего имени просили бериллий на авиаремонтном заводе?" Откуда узнала, кто нашептал? Ее удивило: бериллий ни ей, ни кому-либо в институте не нужен, а тут – тайно, от ее имени! Она, разумеется, и об этом сообщит, начнут копать – узнают!.. Если поинтересуются, почему в ту ночь не сработала сигнализация – и тут Кубраковой козырь: отключить, не снимая с охраны, мог только ты, наверное, единственный в институте, поскольку уже делал это, и Светка подтвердит: сама звала тебя по просьбе Кубраковой, когда они забыли или потеряли ключи от ящика, где прибор. Все плохо, куда ни кинь – западня… Но видит Бог убивать не намеревался!

Чего же помчался в Богдановск? Упредить время, запаниковал… А баллончик-то с газом все же прихватил с собой!.. С трудом разыскал ее, сделал вид, что встретил случайно, она хотела пройти мимо, но остановил с жалкой улыбкой: "Елена Павловна, все-таки хочу еще раз объясниться…" – Убирайтесь вон, вас выслушают те, кому положено. Меня тоже". – "Елена Павловна, умоляю, прошу вас"… – "Что вы здесь делаете?" – Соврал: "Привез дядьку-ветерана в здешний профилакторий. Сейчас уезжаю домой. Если вы домой – садитесь". – Поколебавшись, молча села на заднее сидение. Ехали тоже молча. Минут пятнадцать ехали. А в голове у тебя крутились кольца!.. Кольца! Что если Бронича однажды прихватят на таможне с ними?! Пойдет раскрут!.. Наконец, собравшись с мыслями, решился начать разговор, но хотел стоять перед нею, видеть ее лицо, услышать, что скажет в ответ. У развилки, где знак "правый поворот запрещен", остановился, сильно утопил педаль, двигатель взревел; незаметно выключив зажигание, несколько раз нажал на газ в расчете перекачать, забрызгать свечи; снова включил зажигание, стартер выл, а двигатель не заводился. "В чем дело?" спросила. – "Что-то с мотором, – соврал, – надо посмотреть". Подождав, пока стечет бензин, завел машину, съехал к обрыву и, подняв капот, делал вид, что копается в двигателе. Она стояла у самого края обрыва, смотрела на реку. Открыл "бардачок" взять тряпку вытереть руки и подойти к ней, чтобы начать разговор, и тут увидел… баллончик с газом, прикрытый страничками, которые она позавчера велела сочинить. И вспыхнуло: "Нас никто не видел…" Подойдя, протянул странички: "Вот, посмотрите сперва на это…". Не отозвавшись, взяла, достала очки и начала читать… Баллончик был в правой руке… Длилось это секунды, со скоростью возникшей мысли, вроде спасавшей все… Минут десять, не больше, смотрел на то место в реке, куда она упала… Гладкая вода… Подхватив ее сумку, бросился к машине… Уже под городом в лесопосадке, закапывая сумку, все не мог вспомнить: были ли очки у нее на лице, когда падала, или уронила у обрыва. Но это уже казалось пустяком, – не возвращаться же туда проверять… Следователь молодой, но похоже, дошлый, однако вряд ли ему придет в голову ехать к неизвестному обрыву, шарить в траве… С чего бы?.. Сейчас самое главное не наделать глупостей, не сказать чего-нибудь лишнего, если опять вызовет на допрос…

Он лежал, не стараясь заснуть, понимал, что все равно не удастся…

29

Она вошла, когда Скорик, стоя у окна запивал водой таблетку байеровского аспирина – спасательного, как он уверовал, средства от головной боли, усталости, простуды, после пьянки и прочих дискомфортных состояний.

– Здравствуйте, Светлана Васильевна. Садитесь, – он вернулся к столу.

– Вот, – она вытащила из сумочки визитку.

"Тадеуш Бронич. Технический директор автосервисной фирмы "Будем знакомы", – прочитал Скорик.

– Светлана Васильевна, – начал он, – вы не запомнили, как он выглядит?

– Внешность или одежду?

– И то, и другое.

– Да вроде запомнила… Высокий, довольно интересный, блондин, лет тридцать пять-тридцать семь, лицо продолговатое, на подбородке ямочка, любезный такой, все время улыбался мне, польскую шоколадку-батончик преподнес. А одет… Хороший джинсовый костюм… Кажется, кроссовки… Больше ничего не помню, – она виновато пожала плечами.

– Светлана Васильевна, кабинет и лаборатория Кубраковой берутся на ночь под охрану?

– Обязательно.

– Сдаете на городской пульт?

– Нет, у нас автономия. В коридоре, напротив входа в приемную, есть маленькая ниша с запирающейся дверцей. Типа сейфика. Там прибор. Когда уходим, включаем тумблер. А сама сигнализация – лампочка и звонок – в дежурке у ночного вахтера.

– Сколько ключей от дверцы в нише?

– Два. Один у меня, другой у Елены Павловны. На сигнализацию берутся обе двери – в приемную и та, общая, для сотрудников лаборатории, что со двора.

– Значит или Кубракова, или вы должны всегда приходить на пять-десять минут раньше, чтоб сотрудники могли попасть в лабораторию?

– Практически всегда я, сперва отвожу малыша в садик и прихожу.

– Значит, если сигнализация нарушена, то вахтер первый узнает об этом?

– Да.

– Ну хорошо, – он посмотрел на нее. – Сейчас придет адвокат Назаркевича…

Когда я пришел, секретарша Кубраковой была уже в кабинете Скорика. Молодая рыжеволосая женщина с приятным, но не броским лицом. Скорик представил нас друг другу. Как и положено, вопросы свои я задавал ей через Скорика, через него и получал ответы, он все это заносил в протокол. Уточнив кое-какие мелочи, я спросил: