Смерть не заразна
Шрифт:
Йеллоустоун меня разочаровал. Я отлично умела плавать, но вода оказалась слишком холодной, течение слишком сильным, и купаться там было опасно.
В первое лето у меня еще оставалась надежда, что рано или поздно ледники растают и вода станет теплее и тише, но, конечно, это была чепуха. Примерно раз в неделю я седлала лошадь, ехала через луг и видела то же самое. Холодную, бурную реку. Зато рядом, неподалеку от нашего дома, через пастбище бежала еще одна, маленькая красивая речка, называвшаяся Пайн-Крик. Я часто собирала на берегу камешки, а иногда устраивалась с книгой под пешеходным мостом, построенным еще во времена Депрессии. Однажды, когда я там сидела, по мосту прошел наш сосед и, бросив взгляд через щели на воду, увидел меня и от неожиданности перепугался.
— Я подумал, что ты фея, — сказал он.
Ко времени моего приезда отец обзавелся хозяйством. Стиральная машина, сушилка, плита, холодильник — по моде семидесятых все было желтое, кроме разве что холодильника. Холодильник был белый. Такая хозяйственность
Чтобы холодильник не стоял совсем уж пустой, я коробками покупала «Оттер», дешевое мороженое в синих картонных стаканчиках. Мне нравилось поднимать крышку, вдыхать влажный пар и доставать очередной стаканчик. Но в конце лета холодильник все равно переехал в амбар. Отец тогда уже понял, что для запаса продуктов, которым мы обходились, такая громадина ни к чему.
Однажды, через много лет, выехав на верховую прогулку и завернув на ранчо, я заглянула в темный амбар и в дальнем углу увидела запылившийся холодильник — в тот раз он мне показался вовсе не таким и большим.
Зато амбар у нас был и впрямь огромный. Отец устроил себе наверху кабинет, откуда открывался потрясающий вид на горный хребет Абсарока. Я редко заходила в отцовские кабинеты, разве что на Гири-стрит, и сюда тоже почти не заглядывала. Здесь к нему нужно было сначала подняться по довольно крутой, в несколько маршей лестнице, а комната была небольшая и явно не рассчитана на гостей. В ней помещался только огромный стол красного дерева, где стояла новая электрическая машинка. Попечатать на этой машинке я даже и не пыталась. Мне прекрасно было известно, что, когда он работает, ему лучше не мешать. Потому и редко туда приходила. Если мне вдруг становилось скучно, то я, зная привычку отца часто смотреть в окно, бесхитростно выходила на задний двор, на дорожку между амбаром и домом, и махала рукой. Если он в ответ поднимал руку, то это означало: «Я скоро закончу».
Спальню я себе выбрала маленькую, зато в несколько окон. О своем выборе я пожалела лишь однажды, когда прочла «Дракулу» Брэма Стокера. Несколько ночей кряду мне потом мерещилось, будто в эти окна заглядывают вампиры. Как только я стала владелицей новой комнаты, будущее начало рисоваться в радужных красках. Пусть когда-то мне приходилось спать в буквальном смысле под отцовским столом, здесь я была сама себе хозяйка, и сама комната мне очень нравилась. Я украшала ее вазами, куда складывала собранные на берегу камни и наливала воды, чтобы они не потускнели. Ставила скромные букетики из горных цветов. По утрам, спросонок, я любила разглядывать огромных ночных мотыльков, уснувших на защитной сетке на моей двери. Мотыльков я стала фотографировать. А однажды бегала с камерой по лугу, который был сразу за нашим домом, пытаясь сфотографировать молнию. Внизу, в долине, часто шли грозы, отчего мы не раз оставались без электричества, и грозовые тучи медленно ползли к нам со стороны Ливингстона, по ночам освещая молниями двор. В Монтане я полюбила ожидание грозы и запах начинавшегося дождя.
Однажды утром, еще из постели, я услышала где-то в доме негромкий стук и, поднявшись, решила выяснить, в чем дело. Мне показалось, будто звуки неслись из кладовой. Я открыла ее и обнаружила гнездо с бельчатами. Бельчата меня не боялись, я играла с ними, фотографировала, но заставить сидеть их на месте было невозможно, они все время выскакивали из фокуса, и снимки получились смазанные. Едва я от них отошла, как явилась встревоженная мать и увела детей. Без бельчат дом сразу осиротел.
Рядом с домом росли тополя, и на одном поселилась ворона. Когда у нее были птенцы и мы проходили мимо, она пикировала прямо на нас. В июне с тополей летит белый пух. В августе их подсохшие листья нежно шелестят на ветру. На это ранчо приезжала каждое лето с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, и до двадцати.
Жить в Монтане без автомобиля было непросто. Раньше, в Сан-Франциско, если отцу нужно было за город, он везде добирался автобусом. Еще раньше, в юности, выходил на шоссе и голосовал. В сороковых и в пятидесятых это был пусть не слишком удобный, но тем не менее довольно приемлемый способ передвижения. Однако за несколько десятилетий все переменилось. Отец боялся, что я последую его примеру и попытаюсь добираться попуткой, и рассказал мне историю про одну хорошую девушку, которая жила на ранчо, как-то ехала по дороге, увидела человека, который копался в моторе, остановилась помочь, а он ее убил. Потом у него в кармане нашли ее отрубленные пальцы.
Отец успел подружиться с таксистами и диспетчерами из местной компании, и все же часто его поездки зависели от знакомых. Впрочем, отец был человек обаятельный, и знакомые оказывали ему охотно эту услугу.
В городской местной библиотеке можно было взять только один абонемент — либо взрослый, либо подростковый. Я не глядя выбрала взрослый. Родители никогда не занимались подбором моих книг. Они считали чтение процессом творческим, и потому мне полагалось самой искать собственный путь. Для них обоих книги не были ни приятным развлечением, ни способом уйти от
Читать я научилась задолго до школы. Мама начала меня учить в том возрасте, в каком научилась сама, и было мне тогда четыре года. Читала я на удивление быстро. Стопку книг, взятых в библиотеке, я могла проглотить за неделю. Меня никогда не спрашивали, взяла ли я «Нэнси Дрю» [27] или Толстого. Никогда и никак не комментировали мой выбор. Но я чувствовала, что их молчание объясняется не равнодушием, а серьезным отношением и к книгам, и к жизни.
Я, всегда читавшая что ни попадя, быстро прочла на ранчо все. Отец перевез из Сан-Франциско в Монтану только часть своей библиотеки, и книг там было немного. Кроме книг в Сан-Франциско остались и старые мимеожурналы. (Это были самодельные журналы, размноженные на мимеографе и вручную скрепленные, дешевые, ходившие по рукам в шестидесятых и в начале семидесятых. Названия у них были потрясающие, например «Сумма», «Сдача» или «Ну-ну».) Я быстро прочла все книги, которые нашлись у Джима Гаррисона, Уильяма Хьортсберга [28] и Тома Макгуэйна, а потом взялась читать вообще все подряд. Даже рукописи, присланные отцу на рецензию. Что-то мне понравилось, например «Уотершипский холм» Ричарда Адамса. [29] Позднее отец хвастал друзьям, будто это я распознала в Адамсе бестселлер. Я прочла «Хелтер Скелтер» Курта Джентри, [30] а потом опять, как после «Дракулы», несколько дней умирала по вечерам от страха. На следующий год, в конце осени, Курт приехал к нам в гости вместе с женой, теперь бывшей. Та его жена здорово умела копировать жевунов из фильма «Волшебник Страны Оз», чем привела меня в восторг. Отец к этому ее таланту отнесся куда сдержанней.
27
Сериал о Нэнси Дрю выпускается с 1930 г. «Литературным синдикатом Стратемейера», поглощенным в 1984 г. компанией «Саймон и Шустер»; за прошедшие 70 лет юный детектив Нэнси Дрю повзрослела на два года, с 16 до 18, и раскрыла 350 загадочных преступлений, с поразительным постоянством укладываясь каждый раз в 180 страниц.
28
Уильям Хьортсберг(р. 1941) — писатель из Монтаны, работает на стыке мейнстрима с фэнтези, триллером, а то и научной фантастикой. Его роман «Падающий ангел» (1979), восторженно принятый Бротиганом, был экранизирован Аланом Паркером как «Сердце ангела» (1987).
29
Английский бестселлер 1972 г., героический квест кроличьего семейства, послуживший поводом для шутки М. Муркока: «Такое ощущение, что если американская фантастика пишется роботами, о роботах и для роботов, то английская — кроликами, о кроликах и для кроликов». Дважды выходил по-русски — как «Обитатели холмов» (СПб.: Азбука, 1996) в переводе Т. Чернышевой и «Великое путешествие кроликов» (СПб.: Амфора, 2001) в пересказе Е. Догель.
30
«Helter Skelter: Правда о Чарли Мэйсоне» (1974) — документальная книга прокурора Винсента Буглиози (государственного обвинителя на процессе «семьи» Мэнсона) и Курта Джентри. По-русски выпущена в 2003 г. издательством «Лимбус-пресс».
Как-то раз в то первое лето я решила положить конец отцовскому пьянству и вечером, когда он ушел в гости, уничтожила весь его запас дорогого виски «Джордж Диккель». Поддавшись порыву, я доставала из кухонного буфета бутылку за бутылкой, объемом в кварту, и выливала в раковину. Действовала я быстро, потому что отец мог вернуться в любую минуту, а я, конечно же, понимала, что ему не понравится то, чем я занимаюсь. К концу уже все в кухне пропиталось запахом виски. Но отец явился домой настолько пьяный, что ничего не заметил, а потом решил, будто сам все выпил. Через несколько дней я написала в своей тетрадке двустишие: «Папа, ты замечательный, если пьешь вино или пиво, / но от бутылки виски ведешь себя некрасиво». Отец продолжал кататься в город, откуда привозил коробками «Джорджа Диккеля» и «Джека Дэниелза». Он стал впадать в ярость. Напивался до беспамятства. Говорил о самоубийстве. Я позвонила маме, но не смогла объяснить, что происходит. Мама перезвонила ему на следующее утро, но он уже протрезвел и не помнил, что делал и говорил накануне, а мне вспоминать не хотелось. Я, всю жизнь жившая между двумя мирами, в то лето почувствовала это особенно остро. Мама приучила меня никогда не обсуждать отца, и потому, когда она попыталась выяснить у меня, в чем дело, я легко ушла от ответа. Сама я понимала только одно: отцу угрожает опасность — наверное, на моем месте так рассудил бы и взрослый человек.