Смерть не заразна

Бротиган Ианте

Мы помогли положить ее на заднее сиденье в машине, и фермер сам повез ее в больницу, потому что «скорая» добиралась бы дольше. Вечером мы позвонили туда, и нам сказали, что у девушки черепно-мозговая травма и, возможно, отек и ее самолетом отправили на операцию в Биллингз. В конце концов все закончилось хорошо. Девушка выздоровела и вернулась домой. Вот таким отец бывал в ситуациях, когда кто-то нуждался в помощи, — деятельным и добрым.

Однажды я разбудила его среди ночи. За день в комнату налетели комары. Весна в Монтане в тот год выдалась дождливая, и комаров развелось видимо-невидимо. После своих верховых прогулок я возвращалась вся искусанная. В ту ночь их у меня собралось не меньше сотни, они летали по комнате и отвратительно звенели. Стоило двинуть рукой, чтобы почесать под одеялом укушенное место, как они пикировали на меня стаей. В конце концов я заплакала.

Я поднялась, вышла из дома, постучалась в дверь отцовской пристройки. Он выглянул без очков. Днем он всегда бывал в очках. Зрение у него было неважное, и когда он снимал очки, то всегда щурился. Я запомнила это его лицо с самого раннего детства: тогда я просыпалась рано, и он подходил ко мне без очков. Одно из самых первых моих воспоминаний — как отец медленным жестом водружает на нос очки.

— У меня комары, — сказала я, стараясь сдерживать слезы.

— Ага! — сказал он. Пошел постелил мне другую постель в гостевой спальне. Перебил залетевших туда комаров мухобойкой и снова отправился спать. Я тоже легла и погасила свет. Выспалась я замечательно.

В то первое лето отец занялся скотоводством. В Монтане за это снижали налоги. Гонорары отец получал большие, и потому бухгалтер его считал, что попытка того стоит. Отец купил цыплят и четыре свиньи. Цыплят привезли много, но, как мы ни старались, сохранить их не удалось, от них были одни огорчения, зато с «поросятиной» — как отец называл свиней — мы только и делали, что развлекались. Они терялись все лето. Благодаря им мы перезнакомились почти со всеми соседями — то и дело кто-нибудь стучался к нам и сообщал, что наши свиньи опять дали деру и он только что видел их на шоссе.

Однажды, когда меня не было, отец услышал шум в кухне и, решив, будто я вернулась, принялся мне рассказывать, как провел день. Он только что пришел из кабинета и просматривал почту на диване, и он подумал, что я после прогулки проголодалась и прошла сразу в кухню. В конце концов, не дождавшись ответа, он заглянул туда и увидел свиней, которые забрались в дом и кружили вокруг холодильника, пытаясь открыть дверцу. Прирезали их, когда я уже уехала к маме и начала учиться в девятом классе. Отец привез немного бекона нам в Сан-Франциско, но я его есть не стала. Потом я была очень рада, узнав, что отец решил свиней больше не заводить. Много позже он снова начал разводить кур и кур, по-моему, ел. Этих кур он несколько раз вспоминает в «Экспрессе Токио — Монтана».

Вчера ночью из Вайоминга в Монтану прилетел сильный теплый ветер и, тряхнув приснившимися мне кронами, спустился вниз по стволам и нашел корень той сущности, которая называется мной.

Кошмар приходил за кошмаром и стремительно, как автомобиль на автостраде, уносил меня в никуда… Я бросил цепь, перестал держаться за сон, оказавшийся в ту ночь последним, и на рассвете вернулся обратно. Я поскорее встал, оделся и вышел из дома. Мне хотелось убраться подальше от того места, где нормальные люди спят.

Меня встретил цыплячий гвалт — цыплята, выбравшиеся из курятника, стояли, сгрудившись, во дворе и увидели меня. От них до меня было футов, наверное, тридцать. Ночью ветром сорвало задвижку и распахнуло дверь, и вот они и выбрались, и теперь мне радовались.

Разумеется, если дверь открыта, то что же еще остается, кроме как пойти, встать и стоять на ветру. Таков цыплячий ход мысли. Им еще повезло, что их не сдуло. Вот бы они удивились, оказавшись где-нибудь в Айдахо.

Ричард Бротиган.« Моя вина» (из сборника« Экспресс Токио — Монтана») [32]

32

Перевод Ф. Гуревич.

1975–1976

…все во сне дрогнуло, как от землетрясения. Огромные тучи качнулись вниз почти до земли. Теплый осенний дождь превратился в потоп.

Ричард Бротиган. Осадочное сомбреро

В то лето, когда мне уже исполнилось пятнадцать, у нас на ранчо появились новые люди, один интересней другого. Приехали даже настоящие кинозвезды. Кое-кто из них — например, всегда элегантный Питер Фонда — тоже купил дом в долине. Питер

появился с новой женой — бывшей женой Тома Макгуэйна, Бекки. Том Макгуэйн приехал тоже с новой женой, великолепной Марго Киддер. Из всех женщин, виденных мной в то лето, Марго была самая удивительная. А отец обожал Бекки и обсуждать перемены в ее и Тома семейной жизни отказывался наотрез.

— Если бы я следил за любовными похождениями своих друзей, мне ни на что больше времени бы не хватило, — сказал он однажды, когда я снова пристала с расспросами. К любви отец относился с редким фатализмом.

Марго все обожали. Со мной она заговорила лишь раз, но мне нравилось даже просто смотреть на нее. Марго никогда не мыла посуду, не умела готовить и не умела молчать. Она была не жена писателя.

Наркотики валялись у всех, но мне строго-настрого было запрещено их касаться. Отец у меня никогда не баловался ни травкой, ни кокаином. Он только пил, а иногда, чтобы уснуть, принимал валиум. Пить в их кругу считалось обычным делом, и я тоже пила вместе со взрослыми, но мне наливали полглотка. Исключением стал один случай на вечеринке у наших соседей, когда все страшно развеселились, а я полюбопытствовала, с чего бы это. Оказалось, из-за кислоты. Мне тоже захотелось попробовать, и нашелся добрый человек, который решил меня угостить. Но об этом тут же узнал хозяин вечеринки, и кислоты я не получила.

К концу лета родители решили, что я останусь в Монтане на весь учебный год. Терри де ла Вальден съездила со мной в школу и в магазин за одеждой. Едва они с мужем приехали к нам в гости, она сразу взяла хозяйство в свои руки. По вечерам мы с ней вместе перемывали горы посуды, и она рассказывала смешные истории из своего детства. После их отъезда я долго скучала.

К счастью, вскоре вместо них приехал поэт Тони Дингман. При нем жизнь на ранчо стала спокойной, как никогда. Он не ворчал на меня, если я без конца крутила Боба Марли, и оказался одним из немногих людей, кто мог долго выносить общество отца. Рядом с Тони я чувствовала себя как за каменной стеной. Он отвозил меня в школу и, чтобы решить эту проблему раз и навсегда, убедил отца купить подержанный автомобиль, который за цвет и размеры отец окрестил «Белым акром».

Если отец напивался, Тони следил, чтобы тот ничего не натворил. И так же, как и отец, любил разыгрывать меня. Я целыми днями была в школе, так что времени на подготовку им хватало. В том году розыгрыши вообще вошли в моду среди отцовских друзей. Однажды, когда к нам приехал Джим Гаррисон, ночевавший обычно у нас в гостевой комнате, все отправились на обед к ближайшим соседям, к Хьортсбергам, и, зная, что Джим устал и хочет вернуться пораньше, чтобы сразу лечь спать, отец незаметно сбегал домой и подсунул ему в постель «друга». Голову «друга» он соорудил из кокосового ореха, остальное из подушек. Отец пришел в дикий восторг, когда Джим вернулся. Из вежливости тот промолчал и не стал спрашивать, кто ночует на его месте. В конце концов отец сжалился, все рассказал, и бедный Джим наконец ушел спать. Впрочем, он отомстил через пару дней, намазав сливочным маслом дверную ручку отцовской спальни. Отец был пьян и никак не мог ее повернуть, так что пришлось ему брести в кухню, мыть руки и открывать дверь полотенцем.

Однажды, вернувшись из школы, я удивилась очень даже неприятно, увидев одни только крошки от шоколадного печенья, которое я испекла сама. Дня через два оказалось, что печенье припрятано у меня по всей комнате. Я находила его в туфлях, под подушкой, в ящиках письменного стола.

А в другой вечер розыгрыш закончился настоящим побоищем, когда все они принялись швырять друг в друга едой. На следующее утро я проснулась от шума садовой поливалки. Высунувшись из окна, я увидела, что поливает она наш ковер из гостиной, разложенный на траве, и он, когда высох, опять стал почти как новый. Стены в кухне и потолок в гостиной были заляпаны так, что пришлось перекрашивать. Стены красил Тони, не закрасил только полоску, где отец отмечал мой рост, — полоска, как была, так и осталась желтой.

В конце концов уехали и эти гости. По-моему, отец тогда вздохнул с облегчением Стало холодно, скоро должен был пойти снег. Хорошее это было время — время, когда отец был спокоен. Мы ходили обедать ко всем соседям по очереди, ездили в кино в Бозмен. Днем отец работал у себя в кабинете, потом проверял почту, потом становился возле почтового ящика и ждал, когда на старой дороге появится громыхающий школьный автобус.

В автобусе я почти никогда ни с кем не разговаривала. Один из водителей у нас был огромный, высокий фермер, подрабатывавший так в зимнее время. Обычно я, несмотря на ухабы и тряску, прислонившись к окну, старалась поспать.