Смерть отца
Шрифт:
Снова клубок подкатывает к ее горлу. Голова падает на подушку. Книжка «графа» Кокса колет ей живот под одеялом.
– Я себя нехорошо чувствую, – говорит она Саулу, – можешь идти на свой урок. Я хочу спать.
Саул уже вышел. Полуденное солнце посылает длинные лучи в розовую комнату.
– Все потеряно, – постанывает Иоанна под одеялом.
Тишина вокруг нее взрывается и оглушает многоголосием.
Глава десятая
Ночь опустилась над Берлином и накрыла мглой деревья и дома на площади. В комнате Иоанны светится ночник, и глаза ее обращены к темному
– Иоанна! Иоанна! – возникает вдруг Бумба, рыжие его волосы стоят торчком. Но больная Иоанна не реагирует.
– Иоанна, вставай быстрей. Увидишь что-то!
– Убирайся отсюда, – отвечает Иоанна слабым голосом.
– Дура! Идем, увидишь, что нацисты сделали с домом умершей вороньей принцессы. Подняли там свои флаги.
– Ну, да!
– Правда!
Вскочила прыжком, и нос ее уже прижат к стеклу окна. Высокий фонарь, который всего лишь несколько дней назад освещал дом больной принцессы, как поминальная свеча, зажженная в память о ней, освещает сейчас флаг со свастикой, водруженный на мачту. Ветер треплет его во все стороны, сворачивает и вновь разворачивает концы. Ночная птица издает резкий крик перед окном. Иоанна натягивает ночную рубашку до подбородка, голова ее прижимается к стеклу, издающему высокий пугающий звук, отозвавшийся дрожью по всему ее телу.
– Видишь, я был прав, – радуется Бумба своей победе.
Иоанна не отвечает. Нос ее снова прижат к стеклу, глаза ее всматриваются в темноту, на пятно света, высвечивающее только флаг, удлиняя его, как угрозу. Она умоляет в душе, чтоб опустился густой туман, поглотил бы фонарь, и дом, и флаг, и ее дом, и она невидимкой прокрадется наружу. Она уйдет в долгое странствие, тайком пересечет все границы и доберется до страны Израиля. В темноте ни один человек не потребует у нее никакой визы. Только романтической женщине ее мечты она расскажет о побеге. Здесь она больше остаться не сможет. Дорога к ее дому перекрыта флагом со свастикой. Она никогда не пройдет мимо того дома. Даже если граф оттуда.
В горле Иоанны застывший ком непролитых слез. Ветер сильно треплет флаг, и на миг пробуждается в ней надежда, что он унесет с собой свастику, как уносит ночные облака. Но ветер замирает, и флаг опускается, продолжая уверенно висеть на древке.
«Кто возьмет меня туда? Кто возьмет меня туда?» – изнывает сердце Иоанны, и глаза ее поглощают безмятежную тьму.
– Ага! – слышен голос за ее спиной. – Больная встала.
Фрида стоит около ее кровати, собираясь перестелить постель.
– Нет! – разражается Иоанна ужасным воплем, что Фрида замирает в испуге.
– Что снова случилось? Что снова с тобой? – складывает она руки на груди.
В мгновение ока Иоанна оказывается рядом с Фридой, и быстрым движением проскальзывает в постель. Книга! Книга Кокса под одеялом.
– Встань! – сердится Фрида. – Встань немедленно. Ты что, думаешь, что мне нечего делать? Дом полон гостей.
– Гости! – выкрикивает радостно Бумба. – Ассоциация отца собралась.
Иоанна лежит на книге, и глаза ее закрыты.
Встреча Ассоциации любителей Гете – в огромном библиотечном зале, называемом детьми «священным храмом». Под арочным потолком собралось много гостей, и они гуляют между колоннами, сидят за маленькими столиками, погруженные в беседу. У фрески Иисуса поставлен столик для оратора. Секретарь Ассоциации госпожа доктор
Леви приветливо встречает гостей. Кудрявые девицы сегодня играют роль гостеприимных домохозяек и угощают собравшихся. Эдит ушла. Шпац называет имена каждого входящего в зал гостя.
– Доктор Гейзе и…
– Оттокар, – коротко представляет себя скульптор.
Оттокар с удовольствием согласился сопровождать доктора Гейзе в дом Леви. Он жаждал познакомиться с оранжереей, которая взрастила странную девочку Иоанну. С удивлением он обводит взглядом огромный зал, полный книг на бесчисленных полках.
– Минуточку, – говорит Гейнц Эрвину, которого привел на эту встречу. Завтра, рано утром, они вдвоем уезжают в оздоровительную поездку на усадьбу деда. Эрвин заночует в доме Леви.
– Минуточку Эрвин, старый знакомый зашел в зал, пойду поприветствую.
– Добро пожаловать, – протягивает Гейнц руку Оттокару, – последний раз мы виделись, когда юношами вышли стрелять ворон из лука.
– С вашего чердака, – Оттокар жмет руку Гейнцу, – стреляли в сторону сосен в вашем саду.
– И попадали?
– Ни разу.
– Добро пожаловать! – протягивает гостю руку и господин Леви.
– Приятно снова оказаться в вашем доме, – кланяется Оттокар, – с вашей маленькой дочкой я уже встречался при немного странных обстоятельствах.
– Знаю, знаю, – улыбается хозяин гостю, – Иоанна сегодня больна. Иначе бы непременно пришла сюда вас поприветствовать.
– Иоанна больна? – Оттокар удивленно сжимает губы. Он ощущает явную связь между тем, что случилось вчера, и болезнью Иоанны. – Я очень огорчен, буду рад посетить мою маленькую подругу и пожелать ей скорейшего выздоровления.
– Прекрасно, господин граф, – говорит господин Леви, торопясь поприветствовать вошедшего священника Фридриха Лихта.
– Могу я увидеть маленькую Иоанну, – спрашивает Оттокар Гейнца.
– Кетхен, – подзывает служанку Гейнц, – проводи господина к Иоанне.
В комнате Иоанны сидит старый садовник. Он курит трубку, и комната наполняется густым ароматом табака. Эсперанто лежит на ковре и облизывает свои лапы. Иоанна сидит в постели и с напряжением смотрит в лицо садовника. Садовник пытается улыбкой расшевелить девочку, лицо которой болезненно бледно, добиться хоть какого-то просветления, но все зря. Взгляд темных глаз Иоанны тяжел.
– А Урсула? – спрашивает Иоанна. – Она что, останется в доме и будет прислуживать нацистам?
– Да, детка. Дом и в дальнейшем нуждается в обслуге.
– И она… она будет это делать?!
– Коты привыкают к месту их проживания, и оттуда никуда не уходят, даже если сменяются хозяева. Коты – большие подхалимы.
– Но я же не о котах. Я говорю о Урсуле.
– Детка, об Урсуле нечего и слова добавить. Ни одного слова.
Тихий голос садовника сейчас очень печален. Он посасывает трубку, и большие клубы дыма словно пытаются скрыть эту печаль на его лице. Впервые в этот день чувствует Иоанна, что есть еще боль кроме боли в ее душе.