Смерть пиявкам!
Шрифт:
— В отношении Вайхенманна вы исключаетесь, — сообщил он. — Мы проверили и со всей определенностью установили: в тот момент, когда в него всадили пули, вы подъезжали к Щецину…
— Господи! — простонала я. — И на кой вам понадобилось тратить столько времени и сил, когда у вас были железные доказательства моего алиби в виде целого вороха бумажек?
— Полагаю, парни разогнались и уже не могли остановиться. А вот что касается остальных…
— Ну нет! — мигом вскинулась я. — Држончека вы мне не навесите! И Заморского тоже! В случае с Држончеком я расписана по
— Где же вы были и что делали? Дома вас не было, лично проверил.
Никогда не знаешь, что может пригодиться в жизни. Вот сейчас я мысленно похвалила себя за то, что решила снять в банке немного наличных, а их компьютер записывает часы и минуты. А после банка я отправилась прямиком… Холера, я же как раз торчала на Хожей… Какая жалость, что я сбежала из-под носа тех паненок в мундирах, которые проверяли водителей, до меня они так и не добрались, уж лучше бы я заплатила штраф. Но наверняка пан Тадеуш не отопрется, что звонил мне. Очень занятой человек, он привык то и дело посматривать на часы, значит, должен знать, когда звонил, ну хоть приблизительно!
— А на Нарбутта я с ментом разговаривала — обиженным тоном невинной жертвы завершила я свой рассказ. — Правда, разгоняя пробку, он смотрел одновременно во все стороны, но и на меня тоже глянул. Если бы я тюкнула Држончека и смылась, ни за что не успела бы сразу после этого…
Да что я плету, какое «после», когда я там и находилась! И вообще нечего на меня катить бочку, сдается мне, его прикончили, когда я еще была в банке.
Горский вздохнул, но вид у него был довольный.
— В полиции всем известно, что мы с вами уже много лет приятельствуем, поэтому именно вас надо исключить из подозреваемых в первую очередь. А с другой стороны, именно вас угораздило выдвинуть один из мотивов убийств, обозвав жертв пиявками. Прямо скажем, мотив нетипичный. Вы полагаете, достаточный, чтобы убить человека?
— Ну, знаете ли…
— Такие люди делают деньги на всех без разбору, — продолжал Гурский, с интересом глядя на меня. — Власти высасывают кровь из собственного народа, бизнесмены наживаются на всех подряд, так называемые посредники — на производителях…
— Нет! — резко перебила я. — Эти все наживаются явно и открыто, даже по-своему честно. Пусть они наживаются материально, но их прибыли всегда можно вычислить, подсчитать. Обычно обе стороны в курсе, что происходит. Я же говорю о другом. О мошенничестве и коррупции знают все, и все давно привыкли. А я имею в виду преступления тайные и потому особенно опасные. И те преступления, когда не денежки отбирают у жертвы, а похищают его ум, душу и личность. Такие пиявки высасывают из жертвы без ее ведома и согласия всю ее внутреннюю сущность, все, что человек нашел, придумал, пережил и излил в своих произведениях. Обычный преступник грабит, не претендуя на то, что придумал нечто этакое, изобрел, разработал, и неважно, о чем речь — об одежде, поэме или соусе…
Соус, при чем тут соус?!
От неожиданности я умолкла, но Гурский подбодрил меня взглядом.
— Ладно, пусть будет соус, тоже может быть шедевром. Представьте шеф-повара
Гурский настолько проникся моей метафорой, что аж скривился от омерзения, словно только что самолично попробовал испоганенный соус.
— И подчеркиваю, что в обязанности подчиненных шеф-повара входило точно следовать указаниям шефа, а негодяй позволил себе… как бы это поточнее выразиться… ну, скажем, вдобавок к своим «гениальным» доработкам расфасовывать готовый соус по банкам и продавать на сторону. О результате вы уже знаете — испорченная репутация шефа и пустой ресторан.
— Возможно, вы удивитесь, пани Иоанна, но я понял ваше метафорическое высказывание, — заверил меня инспектор. — Значит, вы приравниваете соус к литературному произведению, шеф-повар — автор, а возомнивший о себе поваренок — режиссер?..
— Ясное дело, сам придумать не мог, творческая немочь его сжирает…
— …А банки, продаваемые на сторону, — широкая доступность?
— В том числе и для совершенно неграмотных, — услужливо подсказала я.
— Знаете, а мне понравился ваш пример с соусом. Совсем другая область, но очень доходчиво передает характер самого явления. А Заморского почему не…
— Что «не»?..
— Пани его не…
— Сама удивляюсь. Еще больше, чем в случае с Вайхенманном, ведь и того я тоже не… Но вот о Заморском я мало что знаю. Очень прошу вас, пан инспектор… Скажите хоть, во сколько его убили?
— Около девяти.
— Ой, нехорошо, на девять утра у меня нет алиби. Вот если бы мои кошки умели говорить… А с людьми я обычно так рано еще не общаюсь. Начинаю с десяти, не раньше. Зато сразу после десяти мне звонил журналист Островский по домашнему телефону, и я находилась дома. Это о чем-то свидетельствует? Кроме того, на ТВ не так-то легко пройти незаметно, там у них везде понатыканы камеры наблюдения.
— Верно. Кошмарное количество людей придется проверять.
— А орудие убийства?
— Пока не обнаружено. И неизвестно, что это было…
Гурский рассказал обо всем, что ему удалось узнать. Я высказала предположение, что преступник воспользовался королевским скипетром из реквизиторской. Выяснилось, что театральные скипетры не такие уж тяжелые. И все же казалось странным, что никто не обратил внимания на человека, спрятавшего под пиджаком большой и увесистый предмет. Впрочем, убийце не обязательно было выносить его из здания телецентра, он мог его спрятать где-то в помещении. Гурский откровенно заявил, что предпочел бы, чтобы это свинство вынесли, поскольку обыскивать здание телевидения — удовольствие то еще.