Смерть по ходу пьесы
Шрифт:
— Очевидно.
— Что вы стали делать, когда Мишель не появилась?
— Я позвонил в театр.
— Во сколько это было?
— Минут в пятнадцать-двадцать восьмого. Тогда я и узнал о случившемся.
— Да ну? — заинтересовался Клинг.
Полицейские переглянулись.
— Я думал, вы услышали об этом по радио, — сказал Карелла.
— Нет, мне рассказал Тори. Охранник из театра. Он сказал, что Мишель ранена и что ее увезли в Морхауз Дженерал. Тогда я поймал такси и поехал прямо туда.
— У меня сложилось впечатление, что вы услышали об этом по радио, — повторил Карелла.
— В самом деле? А из-за чего оно
— Из-за того, как вы это сказали.
— Я сказал, что только что услышал об этом.
— Да, и что вы сразу же помчались сюда.
— Вот именно.
— Это звучало так, словно вы узнали это из выпуска новостей.
— Нет, мне рассказал об этом Тори.
— Теперь понятно.
Полицейские снова переглянулись.
— Из слов мисс Кассиди я понял, что вы живете вместе. Это так? — спросил Клинг.
— Совершенно верно.
— Где вы живете, сэр?
— У нее в квартире. То есть в квартире, которую Мишель снимала для себя, пока мы наконец не дозрели. В смысле, пока не решили жить вместе.
— И где она находится? — спросил Карелла.
— Квартира? В доме на углу Картера и Стэйна.
«Территория восемьдесят восьмого», — подумал Карелла.
Картер и Стэйн располагались на самой границе Даймондбека, который в конце двадцатых — начале тридцатых назывался Золотым побережьем. В настоящее время Даймондбек был негритянским районом, а многоэтажные дома на Картер-авеню, в промежутке между Стэйном и Риджем, пользовались популярностью среди музыкантов, артистов, бизнесменов, политиков — одним словом, среди чернокожей элиты Айсолы. Из этих домов открывался прекрасный вид на Гровер-парк — еще один стимул для предприимчивых чернокожих застройщиков починить эти дома и превратить в солидное жилье, которое белые из нижнего города отрывали с руками и ногами. Эти отважные белые не вели бы себя так отважно, если бы предлагаемое к продаже жилье располагалось на десяток кварталов глубже в верхнем городе. Жить в самом центре Даймондбека — это совсем не то, что зайти в верхний город к маме Грейс на домашний обед с картошкой, бобами и овсянкой. Но Картер-авеню была относительно безопасным районом, с приемлемыми ценами на жилье и с видом на парк, Даймондбек населяли в основном чернокожие. Его даже иногда называли Даймондблэком. Но кроме того, множество латиноамериканцев из Колумбии и из Доминиканской республики — противопоставляемые пуэрториканцам, многие из которых были американскими гражданами уже в третьем поколении, — и другие иммигранты — в том числе незаконные — из Пакистана, Вьетнама, Кореи, Бангладеш, Афганистана и с планеты Венера просачивались в этот район и селились постоянно расширяющимися общинами, чуждыми большинству прежних жильцов. Это приводило все к тому же конфликту культур, хотя и в меньших масштабах — настоящая гремучая смесь, весьма и весьма опасная. Впрочем, это не относилось к району Картер-авеню, где Джонни Мильтон проживал вместе с Мишель Кассиди в квартире, которую она прежде снимала для себя.
— Она также является вашей клиенткой, не так ли? — спросил Карелла.
— Да.
— С каких пор?
— Она стала моей клиенткой задолго для того, как между нами возникли какие-то личные взаимоотношения, если вы это имеете в виду.
— Когда это началось?
— Семь лет назад.
— Личные взаимоотношения?
— Да.
— А деловые?
— Уже давным-давно.
— Насколько давно?
— С тех пор, как
— Да, знаю.
— Я устроил ей ангажемент в «Энни». Она играла саму Энни. Главную роль.
— Так сколько времени вы знакомы?
— Вот уже тринадцать лет.
— Ни у кого из вас нет другого партнера или партнерши?
— Нет-нет. Мы все равно что женаты.
— Можете ли вы назвать ваши взаимоотношения хорошими?
— Очень хорошими. Я же сказал, мы все равно что женаты.
— А в браке бывают подъемы и спады, — хмыкнул Карелла. — Все равно что женаты?
— Да. Совершенно то же самое.
— Как вы отреагировали, когда она рассказала вам об угрожающих звонках?
— Я уже говорил об этом. Я посоветовал ей обратиться в полицию.
— Вы не знаете, почему она так долго ждала, прежде чем рассказать вам? — спросил Клинг.
— Понятия не имею.
— Потому что звонки, по-видимому...
— Да, я понимаю...
— ...начались двадцать девятого марта...
— Да, ясно...
— Но она вам ничего не говорила до вчерашнего дня.
— Я думаю, Мишель надеялась, что они прекратятся.
— Вы никогда не разговаривали с этим человеком? — спросил Карелла.
— Нет, никогда.
— Я хочу сказать — вам не приходилось поднимать трубку и слышать там голос, похожий на голос Джека Николсона, который просил бы позвать мисс Кассиди?
— Нет, ни разу.
— А так, чтобы вешали трубку, когда вы ее поднимете?
— А, ну это конечно. Ведь это же город.
— Неправильно набранный номер и так далее?
— Да, что-то в этом роде.
— Никто не говорил голосом Джека Николсона: «Извините, я ошибся номером»?
— Нет. Обычно, когда говорят, что ошиблись номером, слышен голос с иностранным акцентом. С латиноамериканским, с азиатским. «Изьвинитье, ньеправильний номьер». Ну вы понимаете — они даже не знают толком, как пользоваться телефоном.
Карелла предпочел промолчать.
— Во сколько вы пришли к О'Лири?
— Я же говорил. В семь.
— Минута в минуту?
— Ну, может, на несколько минут раньше. Я заказывал столик на семь.
— Когда вы начали нервничать?
— Из-за того, что Мишель все не появляется?
— Да.
— Минут через десять. Я знал, что в семь у них перерыв. Понимаете ли, когда пьеса репетируется, все расписано строго по часам и так и катится до самой премьеры. Если перерыв назначен на семь, это значит на семь, и это значит, что вернуться вы должны к восьми и снова браться за дело. От театра до забегаловки О'Лири минут пять ходу, ведь так? Я подождал минут пятнадцать, а потом пошел звонить в театр.
— И кто вам ответил?
— Тори, я же говорил. Он подошел к телефону, который стоит за кулисами. Как только я спросил о Мишель, он сказал: «Крепитесь, Джонни. Только что на Мишель напали в переулке и ударили ее ножом».
— Именно так он и сказал?
— Да, именно так. Я спросил у него, куда ее увезли, он сказал, что в Морхауз. Тогда я выскочил из ресторана и помчался прямо туда.
— На такси?
— Да.
— Во сколько вы покинули ресторан?
— Сразу же после того, как позвонил в театр. Где-то минут в двадцать — двадцать пять восьмого.
— И направились прямо в больницу.
— Да, конечно. Вы ведь там были, когда я пришел. Во сколько же это было? Без пятнадцати восемь — что-то около того?