Смерть после бала
Шрифт:
— Придется навести справки. И нужно будет приставить расторопного человека к нашему красавцу. Но лично я не стал бы делать ставку на забытый багаж, Братец Лис. Последние годы об этом слишком много говорят. Расчлененные трупы с назойливым постоянством обнаруживаются в перевязанных веревками коробках не только на лондонской и северо-восточной железных дорогах, но и на страницах детективных романов. Я предпочитаю версию с посылкой. Я уже сделал все обычные запросы. Если эти вещи и отправили почтой, то наверняка в час пик и с одного из центральных почтамтов, и как мы можем теперь напасть на их
На столе зазвонил телефон, и у Аллейна больно сжало сердце, настолько живо это напомнило ему о последнем звонке лорда Роберта. Он поднял трубку. Звонила его мать, чтобы пригласить к обеду.
— Боюсь, что тебе очень сложно вырваться, дорогой, но, поскольку до меня всего пять минут езды на такси, я подумала, может быть, тебе будет удобнее пообедать со мной?
— Буду рад, — сказал Аллейн. — В какое время?
— В восемь, но, если хочешь, можем начать раньше. У меня никого не будет.
— Я приеду сейчас, мама, и мы пообедаем в восемь. Хорошо?
— Замечательно, — ответил мелодичный голос. — Я очень рада, дорогой.
Аллейн оставил дежурному номер телефона матери, — на тот случай, если он вдруг срочно понадобится, и отправился на Катрин-стрит, где она снимала квартиру на время лондонского сезона. Он застал леди Аллейн в окружении газет и с очками в роговой оправе на носу.
— Привет, дорогой, — сказала она. — Не стану притворяться, будто я читаю вовсе не о смерти бедного Банчи, но, если хочешь, мы не будем это обсуждать.
— Должен признаться, больше всего мне хочется сесть в кресло, уставиться в потолок и почти не разговаривать, — ответил Аллейн. — Боюсь, мама, что я не слишком приятная компания.
— Почему бы тебе не принять ванну? — предложила леди Аллейн, не отрывая глаз от газеты.
— Я оскорбляю твое обоняние? — поинтересовался ее сын.
— Нет, но я всегда считала, что, если ты дошел до той стадии, когда хочется тупо уставиться в потолок, ванна — самая лучшая идея. Во сколько ты встал сегодня утром?
— Вчера утром. Но с тех пор я уже успел помыться и побриться.
— И ты совсем не спал прошлой ночью? Я бы на твоем месте все-таки приняла ванну. Сейчас налью тебе воды. Ты можешь воспользоваться моей комнатой. Я распорядилась, чтобы тебе прислали из дому чистую рубашку и все остальное.
— Бог мой! — воскликнул Аллейн. — Ты самая необычная и замечательная мать на свете.
Он лежал в ванне, и звук льющейся воды обволакивал его, погружая в блаженное забытье. Мысли, которые в течение последних шестнадцати часов были так четки и сконцентрированны, стали вдруг расплывчатыми и неясными. Неужели только сегодня утром он шел через двор к едва различимому в густом тумане такси? Сегодня утром! Он помнил, как гулко звучали шаги на булыжной мостовой. «Я должен за себя постоять, разве нет?» Наводящее ужас зрелище медленно и неотвратимо открывающейся дверцы. «Мертвый, разве нет?МЕРТВЫЙ, РАЗВЕ НЕТ?» «Задушен!» — выдохнул Аллейн и, едва не захлебнувшись, проснулся.
Его камердинер прислал чистое белье и смокинг. Аллейн очень медленно оделся, чувствуя себя обновленным, и присоединился к своей матери в гостиной.
—
Сидя в кресле с бокалом в руке, он пытался понять, отчего чувствует себя таким смертельно уставшим. Он уже давно привык работать по двадцать четыре часа кряду, обходясь без ночного сна. Наверное, это из-за Банчи. Ему внезапно пришла в голову мысль, что именно сейчас, в эту самую минуту, множество людей вместе с ним вспоминают этого забавного человечка и скорбят о нем.
— В нем было столько обаяния, — сказал Аллейн вслух, и голос матери ответил ему с невозмутимым спокойствием:
— Да, столько обаяния. Свойство, которое природа распределяет самым несправедливым образом.
— Ты не добавила: «как я иногда думаю», — сказал Аллейн.
— Почему я должна это добавлять?
— Люди часто используют эту фразу, чтобы смягчить категоричность своих высказываний, но ты слишком уверена в себе для этого.
— У Банчи обаяние было неотъемлемой чертой характера, поэтому в его случае это не было несправедливостью, — сказала леди Аллейн. — Мы будем обедать? Уже объявили.
— Бог мой! — воскликнул Аллейн. — А я и не заметил.
Когда они перешли к кофе, он спросил:
— А где Сара?
— Она обедает у друзей, а потом едет с ними в театр. Там есть кому за ней присмотреть.
— Она видится с Роуз Бирнбаум?
— Мой дорогой Родерик, скажи на милость, кто это — Роуз Бирнбаум?
— Это бремя миссис Холкат-Хэккет на нынешний сезон. Профессиональное бремя.
— А, эта девушка! Бедняжка, да, я ее помню. Не знаю, общается с ней Сара или нет. А в чем дело?
— Мне хотелось бы, чтобы ты как-нибудь пригласила ее. Только не на официальный прием, у нее развился комплекс неполноценности на этот счет. Бедняга являет собой один из самых печальных побочных продуктов лондонского сезона.
— Понимаю. Мне всегда было удивительно, зачем такая исключительно бессердечная и жесткая женщина связалась с платной протеже. Что, у Холкат-Хэккетов туго с деньгами?
— Не знаю. Подозреваю, что она испытывает сейчас острую нужду в деньгах.
— Уизерс, — сказала леди Аллейн.
— Эге, откуда тебе известно про Уизерса?
— Мой дорогой Рори, ты забываешь, что все вечера я просиживаю в обществе мамаш и бабушек.
— Сплетничаете, — заключил Аллейн.
— В сплетнях нет ничего такого уж дурного, как ты думаешь. К тому же я всегда утверждала, что мужчины не менее женщин охочи до всяких скандалов.
— Я знаю.
— Миссис Холкат-Хэккет не пользуется большой популярностью, поэтому ей с удовольствием перемывают косточки. Она типичная оппортунистка. Никогда не пошлет приглашения, если не будет знать, что оно окупится, и никогда не примет ни одного, которое может хоть чуть-чуть уронить ее престиж. Доброта также не входит в число ее добродетелей. И она удручающе простая и вульгарная женщина, хотя само по себе это не имеет никакого значения. Простые люди могут быть необыкновенно обаятельными. Так же как и грубияны. Мне кажется, ни одна женщина не в состоянии страстно влюбиться в мужчину, если в нем не будет чувствоваться некой примитивной грубой силы.